Сен-Дени Гарно
(продолжение и окончание)
Вернёмся к сборнику Гектора
(Эктора) де Сен-Дени Гарно «Взгляды и Игры в пространстве». В нём семь частей: Игры, Дети, Эскизы на пленере, Два пейзажа,
От серого до почти чёрного, Вахта, Без названия. Это разделение, похоже, не
случайно. Даже если только скользнуть по названиям, чувствует развитие (или
деградация?). Гарно рассказывает о человеке, который постепенно теряет все
ориентиры, на наших глазах разрушается, разлагается, исчезает. Не то, что в начале
всё было распрекрасно, а в конце стало хуже некуда. Гарно изощрён в нюансах.
Уже одно из начальных стихотворений сборника говорит об этом:
Игра
Не
бескопокойте меня я нынче безмерно занят
Возводит
селенье дитя
Вот
город а это поместью
А
там может статься
Наступит
черёд Вселенной
Он
играет
Меняет
местами дома – деревянные кубики
кубики
замки –
А
эта дощечка символ склоненной крыши и радует взор
И
знанье немалое – ведать куда повернёт дорога из карт
Коль
скоро её направленье возможно изменит теченье реки
Поскольку
здесь строится мост как мираж
отражённый
стремниной ковра
Высокое
дерево просто поставить вот здесь
Под ним можно гору воздвигнуть и будет оно ещё выше
О радость игры!
Рай свободы!
Но главное в
детскую носа не суйте
Откуда вам знать
что таится вот в этом углу
Что вы не
растопчете самый заветный цветок
из тех что невидимы взору
А вот и мой ящик
с игрушками
Он наполнен
словами я могу их волшебно сплетать
Сочетать
разводить породнить
То сойдутся они
ненадолго как в танце
То вдруг ни с
того ни с сего смех раздастся
Который казалось
умолк навсегда
Легчайший щелчок
И звезда
Безмятежно
качавшаяся
На кончике нити
из света натянутой туго
Вдруг падает в
воду на ней оставляя круги
Здесь никто
усомниться не сможет ни в нежности
ни в любви
Но нет ни на грош
уваженья в порядку
А также к
приличным манерам
и к столь важной
для всех дисциплине
Небрежность и
простота в обращении взрослым на ярость
Он
вам сочиняет слова словно песню поёт простодушно
А
во взгляде его разглядишь озорное веселье
Потому
что меняя слова он и вещи меняет местами
Всё
двигая
Горы
и те
Подвластны
его приказу словно он властелин их взаправду
В
его комнате всё кувырком заблудиться легко там
Оставить
вас с носом за честь он почтёт без сомненья
Глаз
его правый смеётся а в левом
Вся
значительность мира иного зацепилась за листик на ветке
Будто
в жизни важней ничего не бывает
И
на чаше весов его груз этот весит
Не
меньше чем все эфиопские войны
На
весах у британской короны
(перевод Т.
Могилёвой[1])
Но всё-таки игра
не может устоять перед реальностью. И уже в следующем стихотворении он говорит:
Дети
мои вы танцуете плохо
Надо
признать что и трудно вам здесь танцевать
В
отсутствии воздуха и пространства
Которые
и есть весь танец.
Вы
не умеете играть с пространством
Вы
играете в нём
Без
цепей
Бедные
дети не могут играть
Как
танцевать здесь я увидел стены
Город
срезает взгляд в самом начале
Безрукому
обрубает взгляд по плечи
Ещё
до модуляций ритмичных
До его бег и отдых потом
Его
цветенье в самой глубине пейзажа
До
цветка взгляда сплавленного с небом
Свадьба
на небе бесконечного взгляда
С
бесконечностью ранит
Чудесности
Танец
второй такт и второй уход
Он
захватывает мир
После
первой победы
Взгляда
Кто
ему не оставляет следа в пространстве
-
Меньше чем птица и её полох
Что
даже песня и её невидимый ход
Неощутимо
возмущают воздух
Акколада
ему через нематериальность
В
приближении недвижной прозрачности
Как
отражение волны в пейзаже
Которого
не увидели упавшим в реку
А
то ещё танец парафраз смотренья
Дорога
найденная, потерянная глазами для
Реконструкции
замедления арабеска
От
истока объятия искушения
Гарно намекает на
то, что узилище антуража противится безудержной фантазии ребёнка-поэта.
Во второй части Дети, маленькие строители становятся
настоящими монстрами, ускользающими, неуловимыми, уже на границе мира взрослых:
Дети
А!
маленькие монстры
Они
напрыгнут сверху,
Потому
что влезают на верхушку дрожащей осины
Чтоб
согнуть её
И
подчинить себе
Они
ставят ловушки
С
упорством невероятным
Они
не оставят вас
Пока
не победят – поймают
Тогда
только бросят
Коварные
они
вас покинули
Убежали
хохоча.
Есть
и такие что остались
Когда
остальные умчались играть
Их
решенье значительно тоже.
Есть
такие, которые дошли до конца
Большой
аллеи
Их
смех завис
На
время пока обернутся
Взглянуть
как вы глядите на них
Досада
и сожаленье
Но
он не потерян
Он
взял свою ракету
Слышно
её как бежит в воздухе
А
они тем временем исчезли
Там
где аллея ушла вниз.
В этой части
всего два стихотворения, но оба значимы. Второе, возможно, даже важнее первого:
Портрет
Это
странный ребёнок
Это
птица
Её
уже нет
Его
надо найти
Надо
искать
Пока
ещё здесь
Нельзя
спугнуть
Такая
птица
Или
улитка
Он
если смотрит то чтоб обнять
Иначе
не знает что делать с глазами
Куда
их направить
Он
их ломает волнуясь как крестьянин шапку
Ему
надо к вам подойти
А
остановится
Если
дойдёт
То
вот его нет
Так
надо смотреть как подходит
Любить
его пока он идёт.
В Эскизах на пленере поэт чувствует себя
одиноким, покинутым; он предаётся созерцанию пейзажей исполненных светом.
Начало этому положено ещё в первой части, пока он ещё ребёнок:
Река моих глаз
Словно
реки огромны глаза мои в утренний час
Воды
их отразят для меня без труда всё вокруг
И
таят мои веки прохладу
Освежающую
волшебно
Взором
пойманные отраженья
Так
освежают остров ручьи
Так
омывают плавные волны
Ту
что плещется в солнечном свете
(перевод
Т.Могилевской)
Но по-настоящему
его одиночество звучит именно в этом разделе:
Флейта
Все
поля вздохнули от флейты
Все
поля сколько видит глаз все холмы
Протяжённостью
всей и дыханьем холмов
Как
волной все поля протянулись
И
нашли ручеёк его быстрый зелёный поток
Через
лог
Голос
светлый почти что морской
И
вздохнули такой свежий тон
От флейты.
Интересно, что в
этой части нет вообще даже упоминания человека, но всё вокруг «очеловечено». И
поля, и звук флейты... всего этого нет в природе, но Сен-Дени Гарно своим
искусством заставляет звучать саму Природу. И всё-таки ни игра, ни созерцание
природы не могут утихомирить его демонов. И вот уже нет эквилибра, иллюзию
которого поддерживал поэт в своих стихах. В разделе Два пейзажа это ощущается особенно сильно. У каждого пейзажа есть
своя изнанка; у каждого холма – два склона. «Один цветок свеж на свету //...//
другой без цвета, без лица...». А в разделе От
серого до почти чёрного поэт прячется в «закрытом доме», противится тьме,
старается изгнать холод, но огонь может погаснуть в любой момент. А вне дома
всё преображается, нет уже «тихой заводи». В стихотворении «Горячка» огонь под
пеплом, огонь такой слабый, что дунешь и его уже нет, но вот он разгорается и
начинает пожирать лес «сжигая ветер». И вот уже «большие деревья задыхаются
//воздев руки// хоть чуточку воздуха», а «у зверей страх в глазах, птицы не
могут найти гнездо».
В заключительной
части, у которой нет названия (и которую мы так и окрестили: Без названия) со всем, что было прежде
покончено: нет детства и его игр, нет пейзажей и их очарования – только падение
в бессилие, в непонимание и страх.
Так
нет же ты знаешь мне было страшно
Так
страшно что я не мог шевельнуться
Ни
услышать
Ни
сказать
Боясь
проснуться совсем окончательно
Это – закрытость
ко всему, дистанция, на которой удерживают остальных,
Но
это только чтоб вас любить
Чтоб
видеть вас
Чтобы
любить видеть вас
Но
не для того чтобы с вами говорить
Не
для обмена мнениями
Или
для разговора
Одно
даётся другое получается
Всё
сомнительно во всём сомневаешься
Это – стоическая
позиция человека, которого птица в его грудной клетке жрёт изнутри
Я
клетка для птицы
Клеть
из костей
С
птицей внутри
С
птицей в моей клети из костей
Это
смерть вьёт там гнездо
В разделе Вахта поэт уже ушёл из мира. В предыдущем номере «Квебекских Тетрадей» мы говорили уже о первом стихотворении из этой части сборника, в этом стихотворении человек решает что на счёт «сто» он «раз и нивсегда», но сбивается со счёта. Во втором стихотворенни, которое так и названо «Вахта», есть какой-то намёк на надежду, но уже неземного порядка:
Тогда
решили спустить ночь на землю
Когда
б знать что есть что
И
нести одинокую вахту
Ради
звезды
Да
и то не наверно
Вдруг
она станет падающей звездой
Либо
вообще её вспышка иллюзорна
В последнем
стихотворении «Сопровождение» у поэта начинается раздвоение личности (я
улыбаюсь). Стихотворение это очень хорошо переведено Т.Могилевской, нет нужды
его переводить заново. Вот оно:
Сопровождение
Я
с радостью рядом шагаю рукою подать
С
той радостью что не моя
С
той что моя да не могу дотянуться
Я рядом
с собою шагаю с весёлым собой
Шагов
своих слышу радостный гул
На
я на другой стороне мостовой
След
в след не попасть и не в ногу иду
Чтобы
взять и сказать это я
Команию
эту терплю до поры
Но
затеваю втихую обмен
С
помощью хирургий и алхимий игры
Посредством
переливания крови из вен
Переселения
атомов
и
обретения равновесья
Чтобы
однажды переместившись
И
я пританцовывать начал радостным шагом
А
гул уходящих шагов моих рядом
Стихал
бы с шагами моими которые потерялись
от меня
удаляясь налево
Под
ногами чужого
свернувшего в переулок.
Вот мы и
прочитали почти целиком крошечный сборник стихов Сен-Дени Гарно. Мне так и
хотелось, чтоб поменьше моих рассуждений и побольше стихов, чтобы читатель мог
сам рассудить, действительно ли творчество Гарно – это веха, что-то
действительно значимое, что действительно могло стать ориентиром или маяком для
многих поколений квебекских поэтов.
«Взгляды и Игры в
пространстве» обладает богатой символикой (вода, дерево, солнце, руки, родники,
птицы...), стихи написаны очень просто, даже как бы нарочито просто, по-детски,
хотя отсутствие пунктуации затрудняет чтение, что опять же нарочито. Гарно
написал в своём дневнике, что его стихов «шарм происходит от текучей
поэтической меланхолии. Они связаны с ощущением некой неизбывности». Так ли
это?
В шестидесятых годах
верлибром писали уже слишком многие, стихи Гарно потерялись было в этой массе
поэтизированной прозы, но тогда же и обрели своё особое место. Два переиздания
всего поэтического и прозаического наследия Гарно, множество учёных трудов,
груды воспоминаний о поэте, всё это, конечно, здорово, но мне важно, чтобы мой
читатель нашёл в моём рассказе о Сен-Дени Гарно не сенсацию и не анекдот, а его
поэзию, не столько биографию, сколько миф, который был создан критиками и
литературоведами. Ведь, согласитесь, когда Мишель Бирон рассказывает, что
однажды, после того, как Гарно отозвал то, что не распродалось из 1000
экземпляров тиража, его отец обнаружил его за сжиганием книг в камине нижнего
этаже их дома в Вестмаунте, то это уже несомненно миф. Гоголь сжёг свою рукопись,
Гарно сжёг тираж, осталось только 200 экземпляров. А вы знаете, какая это
нелёгкая задача – сжечь примерно 700 книг, даже тоненьких. Тут я опять
улыбаюсь, но уже совсем грустно.
Меня не покидает
ощущение, что я не смог по-настоящему рассказать об этом поэте. Возможно, что короткометражный
документальный фильм Луи Портюге, созданный по сценарию Анн Эбер в 1960 году
сделает это лучше. Его легко найти на Ютюбе, если написать в поиске «Saint-Denys Garneau biographie). Анн
Эбер, о которой речь пойдёт в следующем номере «Квебекских Тетрадей», наверняка
говорила о своём кузене со знанием дела. Она была на четыре года его младше,
она была рядом с Гарно, когда тот затворился в родовом поместье, отказался от
друзей, занимаясь устройством сада, пытался построить своими руками деревянный
сруб. Он ещё рисовал, писал «Дневник», ещё немного сочинял стихи, но уже всё –
точно во сне. Библиотека, каноэ, пешие прогулки. Интересно, что в 1941 году он
хотел уйти в армию, но ему отказали по состоянию здоровья. В том же году он и
умер, как если бы его застрелили на фронте.
Мне хотелось бы
закончить рассказ об этом поэте стихотворением, которое было опубликовано в
сборнике «Одиночества», собранном с миру по нитке его друзьями для издания
полного собрания сочинений Сен-Дени Гарно в одном томе (1949):
Моё сердце этот камень
Моё
сердце этот камень давящий в груди
Моё
окаменевшее от этой стерильной остановки
И
взгляд обращённый к городским огням
И
желание задержаться над пепелищем сожаления
И
забытые сожаления о возможных странах
Принеси
свой плащ паломник без цели
Принеси
на костях своих
Собери
руками оставленное счастье
Принеси
плащ своей нищеты на костях
И
сушёную гроздь измождённого сердца
самую сердцевину
И
оставь как подарок дубильщику кож
И
оставь этот холм невзоможный среди
Разорённой
страны чьим святилищем стал ты
Настороже
секрет что врасплох застаёт эту ночь
Тот
секрет того мира где укрылось унынье.
Мы не счетоводы
Все могут увидеть долларий зелёной бумажки
Но кто увидит насквозь если не ребёнок
Который может смотреть насквозь любой свободы
И никакой зелёный долларий не может ему помешать
Ни власть его, ни ценность этой уникальной бумажки
Но он смотрит через витрину с тысячами чудесных
игрушек
И не хочет выбрать ни одной из всех этих сокровищ
Ни желания ни необходимости
Ему
Но глаза его так велики что могут взять разом всё
No comments:
Post a Comment