Эмиль Неллиган и Артюр де Бюссьер в контексте Луи Дантэна
Продолжая наш разговор о Неллигане, мне хотелось бы рассказать о ещё
одной стороне мифа Неллигана. О его «богемности» и его отношениях с
представителями этой самой богемы, в частности с Артюром де Бюссьером, чья
судьба тоже окрашения тёмными тонами. Значительную роль в создании мифа этих
двух поэтов сыграл Южен Сир, более известный под именем брат Луи Дантэн.
Человек особенный, о котором мы уже немного говорили, он покровительствовал
молодым поэтам и собирал их рукописи. Он был их надеждой на публикацию, ведь он
заведовал типографией, пусть небольшой, церковной, но ведь поэтам всё равно,
лишь бы увидеть оттиски своих стихов.
Неллиган умер в 1941 году. Его диагноз – деменция – на самом деле можно
было бы сформулировать, как «неумение приспосабливаться». После смерти в его
прикроватной тумбочке нашли стихотворение, которое он ещё в 1938 году посвятил
Дантэну. Только не ужасайтесь:
Импровизация
Я преисполнюсь наслажденья
Найдя себя меж милых ляжек
С утра в усладе вожделенья,
А вечером – с винцом из
фляжек.
Жак Феррон, литератор и медик, сопоставимый с Булгаковым (да!) в текстах
своих «Препирательств» поставил Неллигану и его окружению такие сумасшедшие
диагнозы: «... 9 августа 1899, Неллиган оказался в клинике Сен-Бенуа, где
провёл двадцать шесть лет до октября 1925. Он увидится с матерью только однажды
за все свои сорок два года психиатрического заточения. Эта дама (...) была
человеком положительно ничтожным, она музицировала на пианино, чтобы показать,
какое замечательное воспитание она получила». Об отце Неллигана: «Неллиган мог
ненавидеть своего отца, человека ниоткуда, человека, который продал свою
ирландскую душу ради ничтожного бюрократического поста, так и не причастившись
к национальному духу своей жены. Настоящим сумасшедшим был не Неллиган, а его
отец. И его «нормальное» поведение нисколько этому не противоречит: его
сумасшествие было настолько основательным, что он даже не считался психом; он
всю свою жизнь играл ничтожную комедию американского зомби. Эмиль Неллиган не
желал становиться человеком, подобным его отцу. Безумие в то время было модным
поветрием среди молодых поэтов, как сегодня модным стало «хипповать». Ничего
более, как только бегство от реальности, в no where, в
Сен-Жан-де-Дьё[1].»
Это «безумие» на самом деле скрывало грех совершенно не допустимый в то
время: гомосексуальность! Некоторые члены Монреальской литературной Школы,
богемничая, говорили об этом открыто, например, Луи-Жозеф Дусе, который
повторял всем, кто хотел его слушать, что интернация Неллигана была связана с
его гомосексуальностью. Журналист Марсель Валуа, тоже гомосексуалист,
утверждал, что слышал от Жана-Обера Лоранже[2],
у которого тоже были гомосексуальные связи, что Неллиган сожительствовал с
Артюром де Бюссьером. Последний был маляром, но можно сказать, что и художником, он был поэтом, жил впроголодь и
занимался мужской проституцией.
Вся история «болезни» Неллигана – это следствие неожиданного визита его
матери в ателье (пышно сказано, вернее – в мансарду) де Бюссьера одним
августовским утром 1899 года. Она застала обоих молодых людей в одной постели и
без одежды. Слёзы, истерика и театральный уход с хлопаньем дверью. Эмиль бежит
за матерью, успев прихватить только длинный шарф. Он бежит за ней в сторону
дома, на Каре Сен-Луи[3],
там, уже перед домом карабкается на дерево, привязывает к ветке шарф. Ещё один
театральный жест: прости меня, мама, не то – повешусь! Разумеется, собирается
небольшая толпа зевак. Разве можно пропустить такое зрелище? Приносят лестницу,
несчастного волокут в дом его отца. Его запирают в комнате без окон, Неллиган
за дверью воет, рыдает, бьётся в двери, пока не затихает в изнеможении. Потом
его отвозят в клинику Сен-Бенуа, где он в первый раз умирает от безразличия его
близких, негодуя на друзей, которые отказались от него, наплевали, забыли...
Когда в 1904 году ему принесли гранки его сборника, он от них отказался
в присутствии матери и журналистки Франсуазы (Робертины Барри). Возникает
вопрос, действительно ли издание, подготовленное Дантэном всецело творение
Неллигана?
Мы говорили уже, что в 1938 году Клод-Анри Гриньон в своих «памфлетах от
Вальдомбра» (почти «Волдеморт!», повторил то, что ему рассказал в личной беседе
Оливар Асселэн[4]. Просто
удивительно, сколько презрения можно выказать в коротком тексте. Он обвинил
Дантэна в том, что он издал под именем Неллигана свои собственные произведения!
Мне представляется, что, если это так, то это замечательная литературная
мистификация, необыкновенно смелая и расчитанная на то, что рано или поздно
самый факт этой мистификации обнаружится и принесёт ему, Дантэну, пусть даже
посмертную славу. Ведь он окажется творцом литературного мифа!
Обвинения Гриньона остались пустым звуком, но, годы спустя, Ивет
Франколи, после публикации ею критического издания сборника эссе Луи Дантэна
(2002) под эгидой Монреальского университета, а потом и в Библиотеке Нового
Света, публикует скандальную биографию «Утопленник с Золотого Фрегата или
Тайные жизни Луи Дантэна»(2013). Понятно из второй части названия, что автор,
преподавательница литературы в шербрукском колледже, желает показать маски, за
которыми прятался Дантэн, раскрыть читателям его псевдонимы и, главное,
выяснить, какую роль играл Дантэн в жизни Неллигана.
Известно, что Неллиган часто бывал у Дантэна с 1897 по 1899 годы, что он
приносил ему свои рукописи, что он выслушиват его советы, что иногда (!) Дантэн
правил тексты Неллигана. Сам факт, что Дантэн, когда Неллиган «погрузился в мир
видений», собрал его рукописи, составив из них единственный сборник стихов
поэта, написал ставшее таким известным предисловие к этому сборнику, позволяет
думать, что и опубликованные тексты тоже претерпели определённую «правку». Не
потому ли Вальдомбр восклицает: «Не означает ли это, что лучшие тексты
Неллигана ему не принадлежат?!»
Франколи идёт ещё дальше, намекая, что и к «бенгальским» стихам де
Бюссьера Дантэн тоже приложил свою руку. Если и это верно, то фигура Дантэна в
моих глазах вырастает десятикратно! Известно, что Поль Верлен был издателем
Артюра Рембо, что он «расшифровывал, упорядочивал и порой даже правил и
завершал стихи своего подопечного». Ту же роль отводит Иветт Франколи и
Дантэну, говоря, что многие тексты Неллигана и де Бюссьера гораздо ближе к
образности Дантэна, что во многих из них использованы обороты такие изысканно
литературные, которых недоучки Неллиган и де Бюссьер и знать-то не могли.
Впрочем, всё это довольно голословно. Доказать, как мне кажется, сегодня
ничего нельзя, да и незачем. А вот присмотреться к биографии де Бюссьера,
пожалуй, стоит.
Артюра де Бюссьера считают, справедливо, одним из самых «рафинированных»
поэтов Квебека, на которого равнялся позже такой известных поэт, как Поль
Морэн. Как же так? Ведь ещё Оливар Асселэн в своей антологии поэтов (1934)
говорил о нём: «(Де Бюссьер) едва ли закончил начальную школу... Он был
неспособен написать без ошибок и трёх строчек... Он не мог согласовать
подлежащее и сказуемое, имя существительное с именем прилагательным...[5]»
И вместе с тем – какие восхитительные сонеты писал этот самый де Бюссьер,
вдохновенный своими учителями парнасцами и экзотистами Жозе Мария де Эредиа и
Лекон де Лиль!
Поговорим немного об Артюре де Бюссьере. Он родился в Монреале 20 января
1877 года, второй ребёнок из тринадцати (из которых только пятеро доживут до
зрелого возраста). Семья жила более чем скромно. Артюр провёл своё детство в
Сен-Андре Авлэн до той поры, пока родители не вернулись в Монреаль, поселившись
недалеко от Латинского квартала. Его отец Фабьен де Бюссьер (частица «де»,
обозначающая благородное происхождение, была добавлена дедом Юбером Бюссьером)
был человеком тихим и кротким, который брался за любое дело, вплоть до
витражей. Мать Артюра, Рашель Берио, женщина энергичная и преисполненная
заботой о своих детях, была портнихой. Она была из семьи переселенцев,
поселившихся в Квебеке после Великой Депортации акадийцев (см. Квебекские
Тетради № 21). Считается, что оба родителя приветствовали творческие
наклонности сына.
Артюр де Бюссьер поступил было в Политехническую школу, но вынужден был
её оставить по финансовым соображениям. Он стал малевать вывески и подрабатывал
раскладыванием товаров в магазинах. Разумеется, что его страстью была
литература; иначе мы не стали бы и говорить о нём. Он собирал вырезки из газет,
в которых публиковались стихи: «Мир в иллюстрациях» и «Досуг». Ему всего более
нравились стихи парнасцев, с их экзотизмом и обращённостью в Античный мир. Их
эстетизм соблазнял Артюра, заслоняя собой грешный и порочный мир мизерно
оплачиваемых и тяготящих юного поэта случайных работ.
В первый раз он опубликовал своё стихотворение в «Мире в иллюстрациях» 5
сентября 1896 года. Это было стихотворение
Руины
Почерневшие стены на фоне небес,
Преисполнены призраков, скорби, теней,
Храм разрушен. На вёрсты и вёрсты окрест
Тишина и простор. Нет пейзажа больней.
Здесь, под сводами предки склоняли главу,
А теперь страх в осколках былых витражей,
Разорённый алтарь, ветры воют, ревут,
И проходят века в безразличье страшней.
О, ужасный спектакль! Сколы башен, зубцы...
Было время, смеялся я – что ж, мертвецы,
Что бояться их? Святость руин попирая...
Только вижу – чей образ сияет во мгле?
Эти тернии, кровь у него на челе,
То – Христос молчаливо взирает!
Это не самое
совершенное стихотворение тем не менее не прошло незамеченным. Тогдашняя
критика усмотрела в нём грандиозный потенциал, обещание и надежду. То немногое,
что мы знаем об Артюре де Бюссьере, немногие стихи, которые сохранились после
его ранней смерти в 1913 году (36 лет), всё это – благодаря Вильфриду Пакэну,
который издал в 1986 году в одном сборнике всё, что было опубликовано поэтом в
периодических изданиях, и что было найдено им самим из рукописей, сохранённых
друзьями и приятелями поэта: «Артюр де Бюссьер, поэт, и Монреальская
литературная Школа». Но до этого, всё тот же Дантэн опубликовал несколько
стихов де Бюссьера в своём сборнике стихов «Алтарная кайма» вкупе с Неллиганом
и Шарлем Жиле;, к этому сборнику мы ещё вернёмся.
В 1897 году де Бюссьер познакомился с Неллиганом. Его приняли в
Монреальскую литературную Школу (МлШ) благодаря трём звучным сонетам, сопровождавшим
его кандитатуру. Высокий, красивый рабочий со светлыми рыжеватыми волосами,
весельчак по натуре, он был поэтом-самоучкой, для которого Эредиа был образцом.
На ноябрьском собрании школы его «японский» сонет «Кита-но-тенджи» произвёл
небольшой фурор:
Кита-но-тенджи[6]
Этот каменный храм, развернувшийся вширь,
Столь тяжёл, что под ним окоёмы прогнулись,
Мрамор мощных колонн, а меж ними самшит,
Рядом с кедром – гранит – вход в реальность
иную.
Там златых хризантем океан ворошит
Пальцев скрюченных бог в пятнах синей глазури,
Истукан неуклюжий стоит недвижим,
А под ним – старый бонза бормочет, ссутулясь.
Кита-но-тенджи спит. Не жгут теперь фимиам,
Не слышно шума Киото, ночь шелестит по холмам.
Никто не нарушит покой древних богов из бронзы.
Но время подводит к пропасти древний храм,
И он шатается, как старик, озираясь по сторонам,
Освещённый красным лучом тусклого зимнего
солнца.
Этот сонет – образец парнасской поэзии и подтверждение, что экзотизм де
Бюссьера – книжный, он весь – грёза, мечта, выдумка, ведь всем известно, что в
Японии при строительстве храмов камень не использовался. Просто звучное
название послужило созданию этого маленького формалистического шедевра.
Жан Шарбоно в своей книге, посвящённой МлШ, так описывает де Бюссьера,
когда тот впервые появился на одном из сеансов школы во дворце Рамзей: «Без
пальто, в какой-то языческой шапочке, без перчаток, в каком-то жалком, побитом
молью шарфе, обутый в не по сезону легкомысленные туфли, перетянутые тонкими
верёвками, с сигареткой в углу рта и со снисходительной ухмылкой, вот каким он
предстал перед нами.»
В 1900 году он исчезнет на десять лет. Был ли он действительно в Южной
Америке, как о том говорится в одном из его сонетов, или он выдумал эти
«чужеские небеса», но так или иначе этот бесстрастный и практически безвестный
поэт в сонете «Канопус» говорит о падении его звезды. Стихотворение это весьма
напоминает «Золотой фрегат» Неллигана. Думается, оба поэта друг друга
вдохновляли и, вероятно, состязались, кто лучше...
Канопус
(созвездие)
Корабль рассекает потоки далёких небесных морей,
Его паруса туго полнятся ветром ночей
бесконечных.
Устало следят за мецанием звёздных огней
И твой рулевой, и твой лоцман – пьянчужка
беспечный.
А сам ты мечтаешь – бушприт озарится мощней
Чем солнце, полярка твоя – не галера, а глетчер
Полярных сияний, а узы любви тем прочней,
Чем пропасти глубже, чем ветер смелее и крепче!
Но только возникнет в волшебных твоих фонарях
Огонь запредельный, тотчас в летаргичных морях
Бессмертье застынет, как парусник, скованный
льдами.
С тобой в бесконечность хочу бросить якорь, с
тобой
Ищу глубину, что в глазах отразится, как пламя,
Когда я лечу по волнам, в бездну падая, как
слепой...
И тут опять возникает фигура Южена Сира (Дантэна), который, потеряв сан
священника, издал на редкость изящный сборник стихов «Алтарная кайма», своих
собственных и стихов его подопечных, Неллигана и Бюссьера в том числе.
Относится это издание к 1900 году, когда уже стало ясно, что Неллиган из
психиатрической лечебницы скоро не выйдет, когда де Бюссьер точно сгинул, никто
о нём ничего сказать не мог (более того, другой издатель стихов де Бюссьера,
Казимир Эбер (1931) в статье о нём напишет, что «смерть де Бюссьера произошла
незамеченной». Дантэн называет себя «сердечным другом» Неллигана. Желание этого
интеллектуала стать «духовным вождём, просветителем нации», почти наверное
связано с его церковным прошлым. Дантэну нужны были апостолы и он их нашёл и в
некотором смысле «выпестовал». И ещё одно замечание, теперь уже по поводу
стихов Неллигана, сделанное Лувиньи де Монтиньи: «От его (Неллигана) синтаксиса
хотелось плакать, он мог завести в тупик любой словарь, но упорно предпочитал
вспышку образа работе над рукописью, звучность у него превалировала над
точностью рифм». А вот Дантэн такой работой не брезговал; это заметно по его
стихам.
Франколи в своей книге о Дантэне проводит такую вот непростую параллель:
Верлен был издателем Рембо, Верлен был содомистом, который баловался абсентом.
Дантэн был гомосексуалистом, который приучил к абсенту и алкоголю Неллигана и
де Бюссьера.
Вальдомбр в своём пасквиле на Дантэна говорит о четвёртом участнике
дантэновской группировки, отколовшейся от МлШ, о Шарле Жиле: «...артист,
одержимый богемой, страстный поклонник абсента (...) вовлекал Неллигана во
всякого рода дебоши». Режиналь Амэль отыскал в архивах колледжа Сен-Лоран
запись: такого-то марта 1888, Жиль отчислен из колледжа за
недисциплинорованность и гомосексуализм.
Скажем два слова о сборнике Дантэна «Алтарная кайма». В нём собраны
стихи практически всех поэтов, которых причисляют к «золотому веку» квебекской
поэзии. Большинство стихов, разумеется, самого Южена Сира, подписанных
псевдонимами Серж Юзен (анаграмма имени Сира) и Луи Дантэн. Кроме того – пять
стихотворений Неллигана, три – от де Бюссьера, три – Люсьена Ренье и одним
стихотворением представлены Фрешетт, Альбер Ферлан, Амаде Желина и Ф.-Б.
Лагасе. Мы уже говорили о Фрешетте (прославленный поэт послужил прикрытием для
ещё никому не известных в то время Ферлана, Ренье (о них разговор впереди) и прочих).
Интересно взглянуть, какие стихи де Бюссьера включил в свой сборник
Дантэн: «Удручённость», «Проклятие» и «Рождественское пение». Похоже, что все
эти стихи были действительно обработаны священником, если судить по
насыщенности их церковной лексикой.
Удручённость
Вслед за Сыном Твоим, за Спасителем нашим,
На Голгофу всходя, я ступал по следам,
Что остались заметны, к трём страшным крестам,
Горечь жизни вкушая из глиняной чаши.
Но я молод ещё, и в певучий хрусталь
Льют вино, моё сердце играет и пляшет,
Только стонет душа, ей и мерзок, и страшен
Путь, которым на муки толкали Христа.
Я вчера был один, видел пустошь Сенакля,[7]
Пред святынею встал на колени и плакал
Там, где Плоть свою, Кровь свою нам он давал.
Из потира златого душа, что алкала
Причаститься, вина пригубила и тотчас узнала –
Там, на дне, Иисус окровавленный ждал.
Дантэн владел небольшой религиозной коммерцией на улице Сен-Дени: чётки,
молитвенники, церковные календари... В задних комнатах он принимал своих
молодых друзей. Выходит, что той вспышке новой поэзии в Квебеке мы обязаны
дантэновском кругу: Дантэн любил Неллигана, Неллиган любил де Бюссьера, а тут
ещё художник и эстет Шарль Жиль – весёлая компания!
В сборнике Дантена, действительно очень и очень изящно оформленном, два
других стихотворения де Бюссьера – «Проклятье» и Рождественское Пение» – столь
же проникнуты религиозным духом. Одно в четырнадцати сонетных строках призывает
Господа отомстить нечестивому человечеству за все его злодеяния и прегрешения,
другое в двадцати строках, что редкость для де Бюссьера, говорит о желании
автора припадать, пока ещё молод, к яслям Христа, а ближе к концу – к подножию
креста, на котором распяли Спасителя. Читая сборник, меня не отпускало
ощущение, что весь он – попытка откупиться, оправдаться, сказать, что и поэты,
коих именуют «прóклятыми» на
деле – глубоко верующие люди.
Вот до чего мы докатились; миф Неллигана окислился, покрылся патиной.
Волнующая красота его стихов оказывается под сомнением? Так же, как в своё
время ставили под сомнение авторство стихов Рембо? Оказывается, что ведущей
фигурой на литературном поприще того времени был Южен Сир, своего рода
квебекский Пессоа? Что ж, подождём, когда дотошные литературоведы опровергнут
или подтвердят построения Франколи, Гриньона и иже с ними. А пока – одно только
стихотворение Луи Дантэна, единственное, подписанное этим псевдонимом. Оно, как
мне кажется, вполне отражает стиль Дантэна, священника расстриги, литератора,
покровителя молодых талантов и издателя.
Шествия[8]
О, белые шествия праздничных дней,
Священников шаг, колокольные звоны,
Процессии вдаль уходящих огней,
То свечи у девственниц нежных в ладонях.
О, шествия в ясный лазоревый день,
Когда так прозрачно-чисты горизонты,
Там – зелень газонов, прохладная тень,
И птицы, как брызги фонтанов на взлёте.
О, тихих вечерних хождений печаль,
Скольженье по озеру парусов белых,
Роса на цветах, и глубокая даль
Бриллиантовых звёзд в небесах потемнелых.
Хористов мечтательных ангельский лик,
Их локоны светятся нимбом волшебно,
Дыханием вечности также велик
Букет белых лилий и шёпот молебна.
Душа возликует, когда вознесут
Монстранцию – крест и сияние солнца!
То – вспышка Синая, и голову люд
Склоняет, вкушая причастья вино и хостия.
[1] Психиатрическая лечебница в Монреале
[2] Журналист, поэт и писатель, пра-правнук
Филиппа-Обера де Гаспе (отца).
[3] Парк в Монреале, где жил Неллиган и где
сейчас установлен бюст поэта.
[4] Квебекский журналист, один из первых
националистов, памфлетист и писатель.
[5] Жюль Фурнье и Оливар Асселэн, Антология канадских поэтов (1934)
[6] Китано-Тэммангу – синтоистский храм в
Киото.
[7] Игра слов, ведь «сенакль» это не только
место Тайной Вечери, это ещё и название кружка французский романтиков, в
который входили Гюго, Нодье, Гюттенгер и другие.
[8] В католичестве – ритуальные крестные
ходы, связанные с церковними праздниками, совершаемые в разное время дня в
разное время года.
