Зачем нужны литературные антологии?
Уже многие годы я
неспешно работаю над созданием обширной антологии квебекской литературы,
которая включила бы в себя основные произведения, своего рода «классику»,
квебекской литературы. Разумеется, что я первым делом ознакомился с имеющимися
антологиями, начиная с Избранных
фрагментов из произведений канадских авторов собранных Камилем Руа и
изданных в 1934 году и заканчивая
наиболее полной и интересной антологией Лиз Говэн и Гастона Мирона Современные писатели Квебека,
охватывающей только один период с 1950 по 1980 годы, что не совсем характерно
для антологий, основанных на периодизации всего литературного процесса в
Квебеке.
Надо заметить,
что большинство антологий квебекской литературы – учебные. Они составлены для
курсов квебекской литературы в колледжах. Таковы антологии Квебекская литература от истоков до наших дней (тексты и методика) Хайнца
Вайнмана и Роже Шамберлэна (1996), Квебекская
литература ХХ века (подготовка к критическому анализу) под редакцией группы
преподавателей колледжа Мари Викторэн (1997), Антология квебекской литературы Мишеля Лорэна (2000),
преподававшего долгие годы в колледже Сен-Лорэн, и Антология квебекской литературы под редакцией Сержа Провенше
(2007), преподавателя колледжа в Сен-Жером, и, последняя по времени публикации,
Антология квебекской литературы Клода
Вайанкура (2013) из колледжа Андре Грассе.
Интересно, что в
средней школе в Квебеке литература страны практически не изучается. Иные
преподаватели могут упомянуть то или иное произведение, но это совсем не то же
самое, что было в русской школе, когда мы изучали отечественную литературу
начиная с пятого класса и по десятый включительно. Или я ошибаюсь? Во всяком
случае, подход к изучению литературы был гораздо серьёзней и вне контекста
изучения русского языка. В Квебеке же литература служит в основном как
подспорье для изучения французского. Курс квебекской литературы, если и даётся,
то только в рамках программы колледжа, очень поверхностно и очень быстро – одна
сессия и готово. Просто никакого уважения к собственной литературе. Но, уж, что
есть, тем и рады. Хотя довольно странно говорить о самоопределении Квебека и не
обращать внимание молодых людей на тексты, обладающие потрясающей
воспитательной силой. Но вернёмся к антологиям...
Отдельно следует
отметить критическую антологию Мишеля Эрмана Франко-канадская и квебекская литература (1992), а также
монументальную четырёхтомную Антологию
квебекской литературы под редакцией Жиля Маркотта (1978-1980).
Перечисленные
антологии не исчерпывают список разного рода антологий, но примечательны тем,
что охватывают более трёх веков различных форм письменности в той или иной мере
связанных с территорией современного Квебека. Мы, чтобы понять основные этапы
становления квебекской литературы, остановимся на шести антологиях, которые дают,
каждая, свою периодизацию литературного процесса во франко-кандадской
литературе. Мы рассмотрим прежде всего учебные антологии, а именно: Вайнмана и Шамберлэна (1996), Мишеля Лорэна
(2000), Сержа Провенше (2007) и Клода Вайанкура (2013), а потом уже обратимся также к критической антологии Мишеля Эрмана
(1992) и к антология Жиля Маркотта (1978-1980) в четырёх томах; она,
безусловно, требует особого внимания.
Почему нас
интересуют учебные антологии в первую очередь? Очевидно потому, что они дают
тот материал, который станет основой для нашего восприятия квебекской
литературы, чтобы оно соответствовало восприятию местных жителей (здесь есть
над чем поработать, потому что в своей массе выпускники колледжей не знают
своей собственной литературы[1]); а нужно
нам это соответствие затем, чтобы лучше интегрироваться в квебекский социум.
Разумеется...
Все четыре
учебные антологии дают общее представление об истории литературы в Квебеке,
схему, которую впоследствии можно будет наполнить текстами упоминаемых авторов,
расширяя рамки собственно антологии, где отрывки из произведений служат
определённым учебным целям.
Что это за цели
будет ясно из анализа антологий, но мы заранее знаем и можем легко угадать их:
связать тексты выбранных авторов с историческими и социополитическими
событиями, проследить преемственность текстов, литературные влияния и
привязанности, определить литературные течения и школы (если таковые имеются),
т.е. дать более или менее ясное понимание литературного процесса; авторы, за
редким исключением, действительно говорят о том, что происходит в жизни
общества.
Всё это сильно
напоминает фразы из советского учебника литературы. Я же ставлю перед собой
совсем иные цели. Мне важно составить антологию, которая только в какой-то мере
соответствовала бы местному пониманию литературы, но была бы репрезентативна,
т.е. давала бы представление о том, что было и что есть в литературе Квебека. Я
хотел бы сосредоточиться на выборе авторов, на их биографиях, на том, что было
бы интересно русскоязычному читателю. Иными словам, я заранее открещиваюсь от
какой-бы то ни было поучительности. Пусть говорят, что я составляю не
антологию, а каталог квебекской литературы, что эту антологию невозможно
использовать в учебных целях, что она, возможно, даже антипедагогична, потому что
многие произведения, включённые в эту антологию, не имеют не только прямого, но
и косвенного отношения к социальным проблемам соответствующего периода.
[1] Тут мы можем сослаться на примечательную
диссертацию Рено Пише-Верне (2010): https://papyrus.bib.umontreal.ca/xmlui/bitstream/handle/1866/4926/Piche_Vernet_Renaud_2011_memoire.pdf?sequence=4
А ещё мне довелось поговорить с выпускниками колледжей, но это отдельная
тема, которой мы коснёмся много ниже.
Жак Картье (1491-1557)
Что известно о
Жаке Картье? О человеке Картье, я хочу сказать. А ничего! Никто не знает, каким
он был. Добрым? Честным? Весёлым? Простодушным? Или может быть эгоистичным?
Злым? Насмешливым? Каким? Можно ли судить о том из его писаний? В некотором
смысле – да. То, как человек описывает всё, что происходит с ним и вокруг него
наверное его характеризует, но точно сказать трудно. Забавно, что все его
дневники написаны как бы со стороны, как бы не им, а кем-то, кто за ним
наблюдал. Вместо «я» всё время употребляется «он», «капитан» и т.д. Так может
это вовсе и не он писал? Или просто так было принято в 16 веке? Принято же было
тогда называть отца, например, «son père», когда обращались
к нему сын или дочь. Странно, но уж как-то так.
Не станем
разводить турусы, обратимся лучше к фактам, к тому, что известно достоверно.
А известно, что в
1534 году из порта Сен-Мало вышло два корабля под командованием капитана Жака
Картье. Корабли эти отправлялись в Северную Америку. Это событие засвидетельствовано
документально и исторически неопровержимо. А что известно о капитане Картье до
этого времени? Чем он занимался до своих сорока трёх лет, что подтверждало бы
его репутацию опытного морехода?
Он родился в
Сен-Мало за год до открытия Колумбом Антильских островов. Картье рос в
атмосфере портового города, в то время это был один из самых известных портов
Франции, куда прибывали корабли из самых разных стран. Эпоха великих
географических открытий, что ж, каждый уважающих себя житель этого города должен
был быть моряком...
Известно, что
«некий» Картье в 1520 году женился на
Катрин де Гранш, дочери Жака де Гранш, который был одним из коннетаблей
– высший офицерский чин – короля Франции, в то время Франциска Первого. Каким
образом сумел Картье, не будучи дворянином, заполучить такую партию, которая
позволила стать ему столь заметной фигурой в городе – загадка.
Двенадцать лет
после этого события прошли незаметно ( в том смысле, что никаких
сногсшибательных сведений о Картье нам найти не удалось, увы ), пока в 1532
году Жан Лё Венёр, аббат Мон-Сен-Мишель, не представил королю Франциску «Жака
Картье, лоцмана-морехода из Сен-Мало, родственника финансового прокурора
(который приезжал с инспекцией в аббатство Мон-Сен-Мишель, вот кем стал тесть
Жака Картье!). Этот мореход, учитывая его путешествия в Бразилию и Тер-Нёв,
может во славу короля повести корабли его Величества дабы открыть неведомые
земли в Новом Свете».
Тер-Нёв с 1949
года входит в состав Канады, поэтому, вероятно, было бы смело называть сегодня
Картье первооткрывателем Канады, если на острове Тер-Нёв до него побывали и
Каботто и, ещё раньше, Лейфр Эйрикссон...
Пока ещё трудно
утверждать с уверенностью, что Картье действительно сопровождал в 1524 году
Верраццано в его хождении на корабле «Дофин» от мыса Страха, что в Северной
Каролине, до Ньюфаундленда, но – вполне возможно. Доподлинно известно, что в
Сен-Мало Картье несколько раз выступал в качестве переводчика с португальскими
негоциантами, что в 1528 году супруга Картье стала крёстной матерью индейской
девочки, названной «Катрин из Бразилии», что в своих дневниковых записях Картье
многожды сравнивает индейцев Бразилии с индейцами Северной Америки. А ещё на
одной датской карте 1605 года есть надпись: «Новая Франция (...) прибыл
Джованни Верраццано, посланник короля Франции, убит дикарями. Затем, в этих же
землях побывал Жак Картье, а после него, в 1525 году, Эстебан Гомез, нашедший
там специи, но более рабов». О том же упоминается в реляциях иезуитов, в
частности у преподобного отца Пьера Биара: «Жан Верацан прошёл вдоль берегов от
Флориды до мыса Бретон, провозгласив сии земли владениями короля Франциска
Первого, его покровителя (...) Норамбег и Акадия, кроме этих двух слов не
осталось никакой памяти о тех землях, в ином названии – Канада, которая была открыта
истинно Жаком Картье в 1524 году и десятью годами позже, его второе
путешествие, в 1534 году (...) Тогда же вошёл в устье великой реки и узнал
земли Канады. Его последнее путешествие было в 1534 году» (Реляции отцов Иезуитов 1616 год)
Реляции грешат
неточностями, всё сказанное не может быть воспринято как исторический факт, но,
так или иначе, а Картье действительно трижды провёл корабли короля Франции к
Новой Земле и дальше, к Гаспези, где водрузил большущий деревянный крест с
надписью «Да здравствует король Франции». Потом решил не рисковать,
удовольствовался описанием того, что увидел залив Зноя, решив, что это путь в
Китай, и вернулся во Францию. Второе путешествие было не таким удачным, как
первое, когда он обернулся с попутным ветром туда-обратно меньше чем за полгода
(20 апреля – 5 сентября). Ветра были всё больше встречные, приходилось
маневрировать, отклоняться от курса, короче, вместо двух недель, как было в
первый раз, путешествие заняло больше двух месяцев. Картье прошёл мимо устья
реки Санге и бросил якорь у берегов Орехового острова (Isle-aux-Coudre), а когда
высадился на Орлеанском острове, был встречен индейцами. Затем Картье вошёл в
устье реки Святого Лаврентия и поднялся до самого острова Хошлага (нынешний
Монреаль), где взошёл на гору и обозревал окрестности и видел непреодолимые
пороги (ЛаШин). Встреча с обитателями этого, самого большого, острова на реке
Святого Лаврентия тоже была знаменательной.
Ах, мы живо
представляем себе эти встречи со слов Картье. Вот как он описывает первую, самую
серьёзную и значительную:
В седьмой день
месяца сентября, день Богородицы, после мессы, мы отошли от этого острова,
чтобы идти выше по течению реки, а через семь или восемь льё начались острова и
земли провинции Канады. Среди островов был один крупный, примерно десяти льё в
длину и пяти в ширину. Там находились люди, которые вели лов рыбы, коей в
изобилии в здешних водах, согласно сезонам, о чём мы ещё скажем позже. Когда мы
бросили якорь между островом и землёй, которая северней, сошли на берег и взяли
с собой двоих, бывших с нами с прошлого путешествия. Там нашли множество людей
той земли, которые обратились в бегство и не желали приблизиться, пока
Тайньоани и Домагайа не стали говорить им. Когда же узнали их, стали готовить
великий пир, танцевали и совершали свои обряды. Иные, бывшие их старшими,
взошли на корабль, принесли во множестве угрей и прочей рыбы, лепёшки из маиса,
который им как хлеб в тамошних землях, и множество больших дынь. В тот же день
стали прибывать на лодках той земли мужчины и женщины, чтобы увидеть и пировать
с теми двумя, бывшими при капитане. Все были приняты, все пировали, все
знакомились и обменивались подарками малой цены, но которым были весьма рады.
На следующий день,
властитель Канады, называемый Доннакона, но к которому обращение агуахана, прибыл на двенадцати барках в
великом сопровождении и стал перед нашими кораблями. Затем отослал десять барок
и только двумя барками в сопровождении шестнадцати человек стоял перед нашими
кораблями. И сей агухана начал тогда
в виду меньшего из наших трёх кораблей большую речь и вещал с широкими жестами,
удивительным образом сохраняя положение тела, что означало радость и
спокойствие. И то же перед другими кораблями, достигнув же главного судна, на
котором были означенные Тайньоани и Домагайа, говорил им, и она говорили ему;
они говорили, что видели во Франции и какой приём им оказали, что чрезвычайно
обрадовало этого владыку и он просил капитана дать ему руку для лобызания и
приложился к ней лбом, что означает высочайшее почитание среди людей той земли.
Тогда же наш капитан вошёл в барку упомянутого агухана и велел принести вина и хлеба, чтобы пили и ели люди агухана, что и было сделано, чему те
были вельми рады. Более же никаких других подарков не было сделано тому
владыке, ожидая более удобного случая в другой обстановке. (...)
Стоял сентябрь,
погода была замечательная, ничто не предвещало серьёзных трудностей. Разговоры
о Хошлаге будоражили его воображение. Возможно, Картье сожалел, что в первое
своё путешествие не пошёл дальше, проявил слишком большое благоразумие.
Возможно, что семейная ситуация переменилась к худшему, и ему не хотелось
возвращаться, но только вопреки увещеваниям Доннаконы, он отправился вверх по
течению реки, оставив один корабль и его команду в удобной бухте, недалеко от
нынешней столицы Квебека.
Остров Хошлага
населяли не то чтобы открытые враги, но и не друзья Доннаконы, скажем так, его
противники. Чтобы Картье отказался от своего намерения вступить в контакт с
другими ирокезами, Доннакона организовал целое представление, надеясь испугать
французов, призывая на помощь местное божество Кудуаньи (этот эпизод был
использован в одной из антологий для демонстрации нравов дикарей). Увы,
напрасно. Он только раззадорил Картье. Путь к Хошлаге занял почти две недели,
но принят Картье был 29 сентября жителями острова восторженно и он с ними
сошёлся вполне душевно. Вот как он описывает эту встречу:
Мы прибыли на
остров и более тысячи человек вышли встречать нас, выказывая самую искреннюю
радость, так как мужчины танцевали с одной стороны, а женщины и дети с другой.
После чего принесли нам великое множество провизии и тамошний хлеб, который
бросали в наши баркасы, как если бы он падал с неба. Видя это, капитан сошёл на
берег, сопровождаемый многими из его людей. Как только он ступил на землю, они
собрались все вокруг него, поклоняясь ему. Женщины подносили ему детей, чтобы
он дотронулся до них и был у них праздник, который длился более получаса. А
капитан, видя их простодушие и гостеприимство, усадил женщин в круг и давал им
латунные украшения и всякие мелочи, а части мужчин давал ножи. Потом поднялся
на борт галиона, где отужинал и провёл ночь, в течение которой народ оставался
на берегу,были во множестве костры, танцы, слышалось то и дело агияз!, что у них выражает приветсвие и
радость...
Почти месяц провёл Картье на острове Хошлага,
знакомясь с окресностями и обычаями аборигенов. Затем вернулся в
Стадакону(нынешний город Квебек), где ему пришлось зазимовать. Вот тут и узнали
французы почём фунт лиха. Напрашивается сравнение с армией Наполеона, которая
никак не могла знать заранее, что такое русская зима. Вот и в Квебеке с
французами случилось нечто подобное. Холод, голод, цинга, болезнь, к которой
они не были готовы. Половина команды приказала долго жить. Спасли французов
индейцы, хотя к тому времени отношения с ирокезами уже стали довольно
натянутыми. Обо всём этом говорится в бортовом журнале Картье.
Интересно
посмотреть, какие фрагменты из дневников Картье выбирали авторы антологий. В
антологии Камиля Руа, о котором мы говорили ещё в «Записках Мизантропа»,
приводится эпизод из первого путешествия Картье, когда он водрузил крест во
славу короля, и крест этот символизировал присоединение этой территории к
владениям французской короны. Разумно, с этого-то всё и началось. А вот в антологии
Сержа Провенше мы находим описание диковинной рыбы – белуги, которой было много
в те времена (теперь этот вид занесён в Международную Красную книгу); антология
Мишеля Лорана, чтобы понравиться студентам, я так думаю, приводит отрывок с
описанием того, как индейцы курили (табак или марихуану – не уточняется). А вот
антология Вайнмана и Шамберлана приводит три текста из дневников Картье, и в
каждом из текстов говорится об отношениях с индейцами, микмаками и ирокезами. В
первом тексте говорится о том, что микмаки обещали ему не трогать установленный
на их земле крест, второй текст описывает внешность ирокезов, а в третьем
повествуется о том, как Картье получил от Доннаконы секрет приготовления отвара
из хвои кедра, который и спас от цинги оставшихся в живых французов. Другими
словами, этим авторам было интересно, как происходило общение команды Картье с
местным населением и мне их подход наиболее симпатичен.
Было ещё третье
путешествие, которое знаменовало собой попытку устроить колонию на земле
Доннаконы. Но во Франции произошла смена королевской власти, отец передал
бразды правления сыну, Франциску Второму, а тот распорядился устроением
третьего похода в королевство Сагне по-своему: он назначил начальником
экспедиции своего приятеля Роберваля, а Картье должен был во всём тому
подчиняться. Тут, как говорится, нашла коса на камень. Картье отбыл первым,
потому что у Роберваля не было надлежащего опыта. Правда, для колонизации
Картье пришлось набрать команду из преступников, которых осудили на пожизненное
заключение (нечто подобное было с освоением англичанами Австралии). Картье
выполнил свою задачу, но поселение он решил основать в отдалении от Стадаконы,
ведь в прошлое своё путешествие он заманил Доннакону и девять его ближайших
подданных, в том числе и двух сыновей, которые уже прежде побывали во Франции,
заманил и умыкнул, увёз их насильно. Никто из них не вернулся в родные места.
Со слов Картье Доннакона умер, а остальные не захотели возвращаться, потому что
предпочли остаться. Отношения с ирокезами уже в 1535 году были натянутые, а
теперь, в 1541 и вовсе испортились. Впрочем, новый вождь Агона не слишком
сожалел, что Доннакона скончался и некому оспаривать его власть... м-да!
Так вот, Картье
уже возвращался, когда встретил возле Тер-Нёв прибывающие корабли Роберваля.
Роберваль приказал ему следовать за ним, а только Картье, притворившись, что
готов подчиниться и предупредив начальника, что ирокезы настроены враждебно,
ночью поднял паруса и скрылся. Он вернулся во Францию в сентябре 1543 года. Как
я сожалею, что теперь путешествие через океан занимает четыре часа самолётом!
Что осталось от
той колонии? Кажется – ничего! Другая попытка колонизации произойдёт только
шестьюдесятью годами позже. Самюэль Шамплэн, о котором мы поговорим в другой
раз, подошёл к этому делу основательней Картье и Роберваля.
О последних годах
жизни Картье почти ничего не известно. Вернувшись во Францию, он нисколько не
был смущён фактом своего дезертирства и потребовал от казны 9 000 ливров (сумма
не малая!), которую его племянник отсуживал в 1544 году, чему есть письменное
свидетельство. В 1545 году выходит единственная опубликованная изначально на
французском книжеца Картье, озаглавленная «Краткое описание действительных
путешествий в Канаду, Хошлагу, Сагне и другие земли, с указаниями на нравы,
язык и обряды аборигенов: примечательные и удивительные». В ней говорится
исключительно о втором путешествии, что касается других путешествий Картье, то
рассказы о них появляются на итальянском и английском языках уже после его
смерти. При этом оригиналы этих дневниковых записей считаются утраченными.
Жаль, конечно.
Однако больше
королевская власть доверять Картье не могла. От его путешествий во французском
языке осталось выражение «faux comme diamants de Canada», потому что
Картье думал, что нашёл золото и бриллианты. Когда он решил ослушаться
Робервиля, на его корабле были бочки c железным колчеданом
и кварцем. Картье, вероятно, думал, что он по-настоящему богатый человек,
богаче самого короля! Что ж, бывает и ошибёшься.
