Квебекские тетради: Антологии квебекской литературы - 19

Либеральный романтизм

(середина 19 века в Квебеке)

Если литература Квебека до 1830 года оставалась в эмбриональном состоянии и если политические события были незначительными, потому что франко-канадцы только приспосабливались жить в английской системе правления, то период от 1830 до 1860 годов являет собой стремительную эволюцию, как в политике, так и в литературе. Это период национального становления, который был связан с революционным движением под руководством Папино, с публикацией «Истории Канады» Франсуа-Кзавье Гарно и с организацией самобытного квебекского литературного процесса.

В этот период литераторы Нижней Канады открывают для себя романтизм. Влияние французских поэтов, общая для Квебека сентиментальность и патриотический энтузиазм значительно изменяют традиционно-классический подход первых настоящих писателей к литературе. В этом периоде смешаны черты французского романтизма и романтизма квебекского, который означает рождение собственно франко-канадской литературы.

Не станем доискиваться каких-то особых причин для романтизма, скажем только, что Декларация Независимости США (1775) и великая французская революция (1789) открыли дорогу демократии. С того времени фигура короля перестаёт символизировать страну, отечество. Теперь во главу угла ставится понятие «нация» и всё, что касается свобод, личных и общественных. Республиканские идеи и особенно идея отделения церкви от государства, формирование новых понятий, таких, как гражданство или всеобщее обязательное образование, захватывают умы.

Применительно к литературе эти возвышенные идеи означают приход романтизма. Индивидуальность, субъективизм, самовыражение становятся настолько значимы, что всё прочее (т.е. всё, что было связано с классицизмом) сходит на нет. Личные переживания вкупе с необузданным воображением подпитываются волнениями души, сплином, беспокойством, тревогами и т.п., и всё это, в противоположность классицизму, исполнено совершеннейшей свободой, дающей выход несчётному богатству особенностей каждого человека.

Но, если речь идёт об отдельных людях, то почему не предположить, что тот же романтизм может быть применим и к целому народу, к нации, к расе. А это значит – единение людей, воодушевлённых идеями независимости и самоуправления. И в этом – социальная подоплека романтизма в Квебеке. Не удивительно, что поэт, журналист, политик-оратор становятся эмблематичными фигурами, выражающими надежды народа на лучшее будущее. Отсюда и политическая ангажированность многих франко-канадских писателей. Особенностью патриотического романтизма в Квебеке была постоянная схватка двух идеологий, одинаково претендующих на истинность: либерализм и ультрамонтанизм[1]. Одновременно два взгляда на мир, две радикально противоположные литературные концепции найдут своё отражение в квебекском патриотическом романтизме.

В 1831 году Франсуа-Кзавье Гарно уезжает в Европу. Изидор Бедар[2] уже там. Жозеф Дутр[3] провёл там несколько лет. Кремази последует за ними... Поездки во Францию становятся всё многочисленней. С другой стороны и порты Нижней Канады вновь открылись для французов. В 1837 году французским священникам было разрешено селиться в Канаде, а прибытие «Каприсьёзы» в 1855 году с грузом книг Виктора Гюго положило начало регулярному сообщению с Францией, прерванному Завоеванием (1759).

Мало по малу великие романтики становятся фаворитами читающей публики. Кремази в своём письме аббату Касгрэну от 29 января 1867 года так делится своим энтузиазмом:

«Мне, по-прежнему восхищающемуся великими произведениями 17 века, эта школа романтики позволила испытать самое трепетное, самое чистое наслаждение, которое когда-либо доводилось испытывать моей душе... Ламартин и Мюссе – люди моего времени. Их иллюзии, их мечты, их надежды и сожаления находят звучное эхо в моей душе, потому что и я, тщедушный, находящийся на огромной дистанции от этих людей, я испытываю те же иллюзии, лелею те же мечты; я так же открыл своё сердце надеждам, способным смягчить горечь моих сожалений.»

Врочем, тот же Кремази в другом письме Касгрэну так отзовётся о патриотическом романтизме своих компатриотов:

«Надо сказать, что в нашей стране нет настоящего понимания поэзии. Зарифмуйте «право» и «слава», «деды» и «победы», «надежде» и прежде», используйте несколько звучных слов: «вера», «отечество», «наш язык», «свобода», «закон», «кровь отцов», разогрейте это всё на пламени патриотизма и разливайте по стаканам этот пунш горячим. Все в один голос скажут вам, что пойло ваше великолепно!»

В поездках в Европу канадцы вместе с инъекцией культуры получали и осознание своей особенности. После английского Завоевания франко-канадцы так или иначе сожалели об утрате «прежней родины», но приехав в Европу они с удивлением отмечали свою привязанность к природе своей «новой родины». Вот, например, Франсуа-Кзавье Гарно в своём «Путешествии в Англию и во Францию» пишет:

«Что удивляет здесь, так это голые сёла: ни деревца, ни даже зелёных изгородей, как в Англии, ни основательных домов, к каким мы привыкли в Канаде. Поля разделены межами из камней, а население скучено в подобиях городов. Эти пространства показались мне монотонными, мне, привыкшему к живописным и сложным по рельефу пейзажам Квебека и его окрестностей».

Гарно однозначно считает себя канадцем, и его романтизм тоже особенный, отличный от французского. Было бы опрометчиво искать шедевры романтизма в Канаде только потому, что этот «природный» романтизм отличен от французского. Кроме того, верность языку и католической вере, уважение к предкам и к внушённым сызмальства принципам классицизма несколько сковывали франко-канадских писателей и поэтов. Предписания Буало были ещё сильны и литература по мнению многих должна была иметь определённую морализаторскую цель. Жизнь канадцев ещё слишком была зависима от экономики выживания, чтобы предаваться «вольному искусству». Французский язык в Нижней Канаде слишком был связан с католической верой и богослужением. Кремази говорил, что ему хотелось бы сочинять на языке гуронов или ирокезов, «на языке мужеском и нервном».

Франко-канадская литература не может перескочить через этапы её естественного развития. Возникают идеи, дискутируются темы, распространяются книги, испытывается влияние извне, всё это так и иначе быть не могло. Были среди литераторов безусловно талантливые люди, но для появления Гения нужны особенные условия, особенная среда, а вот их-то в Нижней Канаде пока ещё не было. Мы теперь поведём речь о Франсуа-Кзавье Гарно и Октаве Кремази, которые были безусловно доминирующими фигурами в литературе того времени в Квебеке.

Франсуа-Кзавье Гарно

(1809-1866)

Франсуа-Кзавье Гарно – замечательный образец того, как выходец из бедной семьи может, благодаря уму и усердию, добиться замечательных высот.

Отец будущего историка был человеком необразованным и даже не мастеровым. Он работал в седельной мастерской, был извозчиком, плавал на торговых судах по Сен-Лорану[1], придержал таверну, другими словами, как мог старался заработать, чтобы прокормить семью, пусть не большую, всего четверо детей.

Биография историка Гарно замечательна тем, что ему везло на людей, которые готовы были принять участие в его судьбе. Конечно, это было обусловлено и его открытым характером, его обязательностью и прилежанием, его обходительностью и вежливостью. Уже в младшей школе его привечает «добрячок Парэн», его наставник и покровитель, большой любитель истории. Любовь к историческим фактам ему прививал и его дед Жак Гарно, который самозабвенно рассказывал о морских баталиях, в которых сам участвовал. В другой школе, устроенной в подвальном помещении церкви, его заметил Жозеф-Франсуа Перро, сторонник педагогических методов англичанина Ланкастера, смысл которых сводился к тому, что более способные дети становились помощниками учителя и занимались с менее способными. Перро, чьим любимцем стал Франсуа-Кзавье, предложит ему работу клерка в адвокатском бюро королевского банка. Одновременно Перро преподавал ему латынь, английский и историю, он открыл для него двери своего дома и позволил этому мальчишке на побегушках пользоваться своей библиотекой.

В 1825 году шестнадцатилетний Гарно решает стать нотариусом; он оказывается учеником Арчибальда Кэмпбела, чья нотариальная контора была едва ли не самой известной в Квебеке. Вместе с ним учатся будущий поэт и драматург Пьер Петиклэр и будущий художник Антуан-Себастьен Фалардо. И снова библиотека мэтра к услугам молодого и талантливого Гарно. Он продолжает своё изучение латыни, выучивает итальянский, читая Горацио, совершенствует свой английский, штудируя Байрона, Мильтона и Шекспира.

Кэмпбел предложил Гарно сопровождать одного богатого англичанина в поездке по Канаде и Америке, что позволило Гарно побывать в Новом Брунсвике, в Бостоне, в Нью-Йорке, в Албани и дальше, через Буффало, Ниагару они оказались в Верхней Канаде, в Торонто, Кингстоне, чтобы наконец вернуться в Квебек.

Пять лет учёбы у Кэмпбела закончились получением лицензии нотариуса в 1830 году. Примерно тогда же Гарно стал заигрывать с Музами. В «Канадце» он публикует свою первую поэму «Дифирамб Магистру Виже, представителю канадцев в Англии».

Гарно в своём «Путешествии в Англию и во Францию» пишет, что со школьной скамьи мечтал побывать в Европе, и вот его мечта сбылась: он отправляется в Лондон в 1831 году. И опять судьба сводит его с влиятельными людьми, которые становятся его покровителями. Так, например, он знакомится с тем, кому посвятил свой «Дифирамб...» и Дени-Бенжамэн Виже предлагает ему стать его секретарём. Гарно собирался вернуться домой осенью 1831 года, потому что у него не было средств, чтобы продолжать свою поездку по Европе (он летом того же года побывал во Франции), но остался в Англии ещё на год, благодаря этой работе, неожиданной и очень полезной для укрепления его связей в высшем обществе.

В том же году он коротко сошёлся с Жозефом-Изидором Бедаром, о котором мы упоминали в статье о патриотическом романтизме (см. «Квебекские Тетради»№11). Другой знаменательной встречей была встреча с польскими беженцами, оказавшимися в Лондоне после неудачного варшавского восстания 1831 года. С польским поэтом Томасом Кэмпбелом он будет переписываться ещё много лет.

Виже предлагает ему сопровождать его в поездке по Франции и Гарно, разумеется, не отказывается. Однако в июне 1833 года он вынужден вернуться в Квебек, отец его умер, а здоровье матери оставляло желать лучшего.

И опять возник вопрос, что делать? Журналистика привлекает двадцати четырёх летнего юношу. Не столько сотрудничать с газетами, сколько самому издавать, просвещать, делиться знаниями хочется молодому Гарно. Увы, его «Канадской пчеле», еженедельнику, целью которого было «распространение знаний и привитие любви к чтению», удалось просуществовать всего два месяца. Он публикует свои поэмы в «Канадце». Одну их них, «1834 год», мы предлагаем вниманию читателей. Это стихотворение наглядно иллюстрирует то, что в литературной критике Квебека называется «патриотический романтизм»:

1834[2]

Ещё один год прошёл на Земле,

Свобода сломила всесилье тиранов,

Звезда королей исчезла во мгле

Глубоких небес и пророчеств астральных.

Народы, для нас – это счàстливый знак,

Волк, если мёртв, то покойно отарам.

Рабство навечно низвергнуто в прах,

Новое и не вспомянет о старом.

Свобода, бредя меж лесов и степей,

Услышала стоны и плачи народов,

Бряцанье их кандалов и цепей,

Муки их ран, их страданья, невзгоды,

И вот теперь, наконец, всё прошло,

В прошлом остались и слёзы, и муки,

Сдвинем бокалы, ведь сгинуло зло,

Мы ведь свободны, друзья и подруги!

Юной Америке в дар короли

Пообещали свой скипетр и цепи,

Только теперь этой вольной земли

Не удержать им. И вовсе нелепо

Ей посулить погремок золотой,

Это игрушка для рабской душонки.

Песню споём, и подхватят её

Все, кто отважны и голосом звόнки.

Канада! Грозами исполнен небосклон,

Но не страшат нас полчища тиранов!

Сметает их твой грозный аквилон,

И в колеснице мчит он сполохи восстаний.

И только ты, свободный человек,

Любуешься красою ураганов.

Споём, друзья, прославим песней век,

Теперь уже свободный от тиранов!

К вопросу о патриотическом романтизме в Квебеке мы ещё не раз вернёмся, но пока продолжим рассказ об историке Франсуа-Кзавье Гарно. Почему «историке»? да просто потому, что в какой-то момент Гарно нашёл себя именно в собирании фактов и выстраивании оных в стройное историческое повествование. Как было сказано выше, любовь к истории ему прививалась исподволь, со школькой скамьи. Будучи секретарём Виже, он переписывал служебные циркуляры и трактаты английских историков. Он оказывается втянут в политику, слушает речи английских и канадских политиков, таких как Вильям Лион МакКензи, реформист, бунтарь и первый националист Онтарио, или Джон Артур Роебак, английский либерально настроенный политический деятель. Политика становится для Гарно неразрывно связанной с историей. Идея, что «история свершается сейчас», похоже нашла живой отклик в его душе. Он следит за дебатами в Национальной Ассамблее, где большинство составляли франко-канадцы и за конфликтом между этим выборным органом и законодательным органом Нижней Канады, где большинство было за англичанами. Гарно приветствует знаменитые 92 резолюции, составленные Эльзиаром Бедаром, Огюстэном-Норбером Морэном, Луи Бурдажем и Луи-Жозефом Папино. Этьен Парэн, редактор «Канадца», сражается за утвержение франко-канадской нации и Гарно пишет для него статьи.

После восстания Патриотов, после скандального рапорта Дюрхама, после унизительного для франко-канадцев объединения Верхней и Нижней Канад, Гарно приступает к работе над «Историей Канады...», первый том которой выходит уже в 1845 году. Надо сказать, что до Гарно настоящих историков в Новой Франции не было. Мы уже упоминали «Историю Канады» (1819) Мишеля Бибо, но она была написана предвзято и пестрела неточностями и просто ложными сведениями. Истории Канады, написанные англо-саксонами Робертом Кристи, Вильямом Смитом и Джоном МакГрегором, никак не могли удовлетворить взыскательный ум Гарно и вместе с ним новое поколение Патриотов. Франсуа Лебран в 1833 году составил «Статистическое и политическое положение двух Канад», но, богатая фактами, эта работа не была в должной мере нюансирована. Статьи об истории Канады писали и Жак Виже, и Амабль Бертело, и Жак Лабри, но все они были скорее архивариусами, чем историками. Жозеф-Франсуа Перро, о котором мы говорили в начале этой статьи, опубликовал пять томов «Краткой истории Канады», в которой похвальным было желание рассказать доступным языком для любого грамотного человека историю страны, но, увы, его стиль был тусклым, путанным и унылым.

Франсуа-Кзавье Гарно работает над «Историей Канады», но при этом не оставляет своей политической деятельности, продолжает публиковать статьи в «Канадце», участвует в создании общества Святого Иоанна Крестителя, покровителя Квебека, публикует с 1835 по 1845 годы 14 поэм, патриотических по духу, а по содержанию – исторических.

Первый том его «Истории Канады», охватывающий период от Картье до 1700, когда был подписан мир с индейцами, был встречен в начале горячо и даже восторженно, но духовенство вскоре усмотрела в нём нечто, подрывающее устои церкви и её влияние на население. Гарно стали называть, то «философом», то «протестантом, а то и просто «нечестивцем».

Гарно уезжает в Албани, где работает в архивах штата Нью-Йорк с копиями официальных документов, сохранявшихся в архивах Франции. Там же он находит своего друга Эдмунда Бейли О’Каллагена, патриота, который бежал в 1837 году после поражения восстания Патриотов и стал в Албани архивариусом. Этот новый источник документации позволяет Гарно написать второй том своей «Истории...» (1683-1775). В этом втором томе упомянуты Луизиана и Акадия, коммерческие компании, начиная от 1608 года (основание города Квебек) и до 1744, и в деталях рассказывается о причинах и последствиях войны, закончившейся Завоеванием (1759). Далее речь идёт о начале английского режима вплоть до Квебекского Акта (1744), второго законадательного акта, определившего статус провинции Квебек British North America (Quebec) Act.

Во втором томе Гарно практически не затрагивал вопрос церкви, и поэтому, вероятно, эта книга была принята более благосклонно. Неожиданная помощь пришла из Франции. Историк Лебран опубликовал в «Новом Энциклопедическом Ревью» восторженный отзыв об «Истрии Канады» Гарно, который вскоре был воспроизведён в «Канадце» и в других прогрессивных газетах.

Гарно возвращается в Монреаль, чтобы продолжить свою работу, но тут с ним случается приступ эпилепсии на фоне тифа и рожистой болезни (1847). Он уже не может продолжать работу в том же темпе.

В 1848 году Джейм Хьюстон публикует в своём «Национальном Репертуаре» 19 поэм Гарно. Поэт и историк идут рука об руку. В марте 1849 года выходит в свет третий том «Истории Канады», рассказывающий о событиях с 1775 по 1792 годы. Теперь репутация историка Гарно не вызывает сомнений. Архиепископ Квебека магистр Жозеф Синье открывает для Гарно епископальные архивы. Национальная Ассамблея выделяет 1000 долларов на переиздание «Истории Канады». Гарно работает над стилем изложения, пересматривает фактуальный материал, желая достичь совершенства. Его величают «национальным историком».

В 1852 году выходит переиздание «Истории...» в трёх томах, в котором добавлен рассказ о событиях от 1792 до 1840 года. Таким образом Гарно завершил свою работу, потому что дальнейшие события ещё не стали «историей», ещё не получили своего осмысления, как исторические факты. Гарно в то время оказался в довольно трудной финансовой ситуации: чтобы завершить свои изыскания, он должен был неоднократно обращаться за помощью то к тестю, то к Национальной Ассамблее, то к друзьям, а то к муниципалитетам. Кроме того, он жил в постоянном трауре по детям; за двадцать лет, с 1835 по 1855 годы, жена родила ему десятерых, семеро из которых умерли в младенчестве или раннем детстве.

Литературный портрет Гарно в каком-то смысле подтверждает его человеческую сущность. В его стихах находишь его чувствительность, его видение мира; в его исторических трудах – его понимание мира; в его «Путешествии...» - его наблюдательность и его уважение к двум величайшим культурам. Гарно – великий труженик, он пишет напряжённо и старательно, как пишут самоучки, пусть даже очень талантливые; его стиль – между веком просвещения и историографией Огюстена Тьерри, он – романтик, склонный к медитации.

Интересно, что, хотя Гарно и считается едва ли не лучшим писателем своего века, хотя все истории литературы и литературные антологии Квебека в один голос говорят о нём, как о поэте и историке, однако ни в одной из них я не нашёл примеров его поэтического дарования. Поэтому я решил восполнить этот пробел и, вместо выдержек из его прозы, поместить в этой статье два его стихотворения. Замечу, справедливости ради, что антология поэзии Квебека на русском языке открывается его поэмой «К родине – Канаде». И это замечательно. А вот ещё одно стихотворение Франсуа-Кзавье Гарно

Моряк

Ночь темна и беззвёздна; трубен,

Ветер со стоном бьёт в парус, как в бубен,

Парус промёрз и похож на жесть,

Прощай, моя родина! В этих стансах