Алэн Гранбуа
(1900-1975)
Я начал свой поиск сведений
о поэте Алэне Гранбуа с того, что под рукой. Например, с книги «Поэты
Квебека» (2011). Там в аннотации к его стихам сказано:
Ален Гранбуа родился в г.
Сен-Казимир-де-Порнёф. Он известен своими рассказами и путевыми заметками,
однако истинную славу приобрёл как поэт. Гранбуа обожал путешествовать и свой
сборник «Поэмы» («Poèmes») опубликовал в Китае, однако тираж сборника,
отправленный в Караду, затонул в океане. Он вновь публикует эти же стихи, добавив
к ним новые. Его сборник «Острова в ночи» («Les Iles de la nuit»), выпущенный
в Монреале в 1944 году, становится одной из самых крупных удач: поэтический
размах, изящный стихотворный ряд, строгая, но в то же время свободная
композиция и особенно языковая насыщенность позволяют отнести его к классикам
квебекской поэзии. Это издание было с энтузиазмом встречено молодым
поколением поэтов, которые стали считать Гранбуа своим духовным отцом.
Издательство «Гексагон» опубликует в 1963 году ретроспективу поэтических
сборников поэта - «Берега человека»
(«Rivages de l’homme», 1948) и «Пурпурная звезда» («L’étoile pourpre», 1957),
по которым можно проследить пути его вдохновения. Среди прозаических
произведений Гранбуа выделяются «Рождённый в Квебеке» («Né à Québec», 1933),
повесть, посвящённая странствиям исследователя Луи Жолье, и стоящий в
отдельности сборник рассказов «До хаоса» («Avant le chaos», 1945).
Читая это «резюме»
творчества поэта, я испытал жуткую скуку. Я не увидел человека, не
почувствовал интереса к нему. Понимаю, академическое издание, всё должно быть
предельно сухо и «объективно». Вот же чёрт! Можно ли к поэту отнестись
«объективно»?
Другая книга, о которой я
упомянул в прошлом номере «Квебекских Тетрадей», книга «Квебекская
литература» Лорана Майо говорит о поэте так:
В семье лесопромышленников, в которой любовь к приключениям была
традицией, если не наследственной чертой, начиная с прародителя,
первооткрывателя Миссиссипи («Рождённый в Квебеке, Луи Жолие», рассказ, 1933)
и до деда Алэна Грандбуа, прожившего десять лет в Австралии. Сам Грандбуа
отправляется первым делом в Европу в 1925 году. Париж, Флоренция, Пор-Кро,
что на Йерских островах, но это только
чтобы сильнее оттолкнуться для прыжков от Москвы до Джибути, от Конго до
азиатских империй. Он публикует семь поэм в Ханку, встречается с Мао,
избегает покушения в Чунцине, испанские республиканцы вызволят его из
тюрьмы, с дрожью в душе будет слушать он истерические речи Гитлера, чтобы,
наконец, в 1939 году вернуться в Квебек («До хаоса», повести, 1945).
Современник Мальро, Гранбуа откажется от революционных действий. Он
ближе к Блезу Сандрару, Полю Морану, Сен-Жон Персу... или Марко Поло. Мир для
него это сначала множество красивых названий, лиц и пейзажей. Ещё ребёнком он
был очарован звучанием таких географических названий, как Коломбо, Сингапур,
Вальпараисо, Багдад, нежная и загадочная Камбоджа, его завораживали картины
Саргассово моря, Подветренных островов, Огненной земли, которые рисовались
ему в его воображении. Путешествия приводят его к открытию самого себя, ведут
прозаика «на край мира грёз», к «последнему приключению», к «невозможному
абсолюту», и к «совершенному раздрызгу» в его поэтических опытах. «Стихи»
Гранбуа (собранные в 1963 году) – его дорога, его борозда, его «раздёрганные
столицы», его «мёртвые горизонты», его «окаменевшие живые трупы», его
«главная кузня» и его «зелёные дни». От «Островов ночи»(1944) до «Берегов
человека»(1948). И наконец его
«Пурпурная звезда»(1957) пытается исследовать неведомое, преодолеть запреты.
Море – могила прошлого, от которого нет смысла убегать, чтобы не лишиться
вообще всего.
Этот поэт владеет в совершенстве риторикой, он вещает и вещует, он
предпочитает некоторые наречия (слишко, зря, завтра, уже), перечисления (и
вот, среди), междометия, литании и заклятия: «я видел», «я знаю», «ах, зачем,
зачем». У Гранбуа широкое дыхание, «медленные обходы человека, чей шаг
приспособлен к длительным переходам» (Рене Гарно). Его унылые и восхитительно
монотонные пространства, его порывы ветра и вспышки горячки оказываются
нашими временами года, нашими берегами, лесами, обитаемым пространством
пронизанным любовью. Между ледяным состоянием и состоянием огненным, между
этими двумя полюсами есть проблематика победы над растворяющими силами, где
течёт родная «великая река» и география реальная смешивается с географией
фантастической. Жена – Другая, Эвредика, «смерть наших шестнадцати лет»,
потерянная и обретённая невеста, «прелестная смешливая молодая женщина»
«голубых садов детства» - созидающее начало мира. Её жесты – «беспечные
молнии», её руки, как «голубь с оливковой ветвью», её колено «круглое, как
остров», вся она – соединение космоса и стихов. Переходя от местоимения «я» к
местоимению «мы», через «ты» или «она», Гранбуа продвигается к центру, ядру
или к сердцу и звезде. В какой-то момент они совпадают, становятся единым,
одним. Поэт включает «секреты звёзд» во время людей; он сочетает
несовершённое с настоящим, смерть с будущим: «Только завтра».
Мне очень нравится, как
Лоран Майо надёргивает фразы из поэзии Гранбуа, составляя из них текст об их
авторе. Он таким же образом говорит в своей книге практически обо всех
представителях «Квебекской литературы». Получается очень симпатично и живо,
создаётся иллюзия проникновения в творчество, соприкосновения с творчеством.
Мне теперь представляется
возможным поговорить о первом сборнике Гранбуа «Острова ночи», который –
действительно веха в литературе Квебека. Об остальных сборниках мы поговорим
позже, когда речь пойдёт о периоде послевоенном вплоть до «тихой революции».
В год публикации сборник «Острова ночи» получил довольно много одобрительных
рецензий и даже престижную премию Давида, но в шестидесятые годы его
действительно поднимут на щит, он станет знамением и образцом для многих и
многих поэтов. Заметим ещё, что издание 1944 года первое издание, о котором я
собираюсь рассказать, по-настоящему художественное, известно ещё и тем, что
оно иллюстрировано Альфредом Пелланом, а это едва ли не самый культовый
художник в Квебеке.
В сборнике «Острова ночи» -
28 стихотворений-поэм, каждое вполне может претендовать на законное место в
любой антологии. В этом сборнике – отдельно – мифическая книжица «Семь поэм
Ханку», опубликованная в 1934 году в Китае, при этом от всего тиража
сохранилось лишь несколько экземпляров. А тираж утонул вместе с кораблём,
направлявшимся в Канаду.
Поэзию Гранбуа с кондачка не
одолеешь. Она вся – образ, вся – изыск. Гранбуа любит повторы, анафоры; иные
литературоведы говорят, что его поэзия – это литании, а стих подобен стиху в
Евангелии. Конечно, к его поэзии надо сперва приноровиться, к ней надо
привыкнуть, чтобы действительно оценить её, проникнуться ею. Мир, места, где
побывал поэт, не названы, вместо реальных географических названий – архетипы
острова, берега, неба, моря, камней и растений. И все возможные атмосферные
явления: дождь, туман, гроза, полуденное солнце... Все когда-то встреченные
женщины растворены в общем понятии любви, а время указано более чем
приблизительно: прошлое, настоящее, будущее, ночь, день, утренняя и вечерняя
заря. Вот и всё для близорукого взгляда из чего составлена его поэзия.
Она очень далека от любой
формы регионализма, почвенничества, если, конечно, не считать ощущение
бессилия в некоторых стихах проявлением той тревоги, того беспокойства,
которыми было охвачено общества накануне Второй Мировой войны, да ещё той
тяжёлой атмосферы в Квебеке, которую потом назовут «Великой Тьмой», когда у
власти находился Морис Дюплесси. Гранбуа не отказывается от термина «поэзия
одиночества», которым обозначили его творчество, а это категория, к которой
причисляют и Сен-Дени Гарно, и Анн Эбер, и Рину Ланье... Поэзия Гранбуа не
нуждается в социальном контексте, потому что она затрагивает темы глобальные,
общечеловеческие: любовь, страдание, смерть, движение (в значении
путешествия). Пронзительные образы оказываются глубоко личными, интимными,
духовными, мучительным поиском смысла его существования.
Всё это даёт ощущение
каких-то сдерживаемых порывов, но порывов дерзостных, мощных... Интересно,
почему так? Оттого ли, что мир был враждебен его поэзии? Оттого ли, что
Гранбуа к этому времени уже утратил блаженный мир его счастливого детства?
Оттого ли, что люди злы или от осознания тщетности борьбы против смерти?
Оттого ли, что сам он был вне времени? Думается, что всего понемножку...
Обратимся лучше к стихам.
Я, как застывших миг желанья
Средь этих ночи островов...
Но самих островов не так уж
много в ночи Гранбуа. Детство – один из таких островов.
Музыка детства,
Неужто замолкла
В том месте планеты,
Где тень твоя сгинет...
Судя по его стихам, счастье
измеряется именно этим аршином, когда мать была рядом, а природа – улыбчива.
Для Гранбуа время – враг. Время разрушает всю интимность, всю чувственность
мира его детства. И даже само обращение к памяти оказывается гибельным.
О, вы, бредущие по прежним
вехам,
Среди потерянных моих дорог,
Я вас зову, смотрите,
кровоточат
И ноют раны, вновь
открылись, вновь...
Другой остров в ночи Гранбуа
– это любовь, которая тоже таинственно связана с детством.
В этом платье
на утёсе ты – как белое крыло
А капельки у
тебя на ладошке – как свежая рана
И сама ты
смеясь запрокинув лицо
похожа на брошенного ребёнка
Босыми
слабыми ногами на жёсткой броне скалы
Руками
охватываешь себя как беспечными молниями
А колено твоё
круглое как остров моего детства
Безмолвное
пение тревожит твою молодую грудь
напрасным оживлением
А глубокий
контур твоего тела прячет хрупкий секрет
То чистое
таинство что кровь твоя ждёт от других ночей
О подобная
мечте что уже позабыта
О подобная
невесте что уже мертва
Ты подобная
мгновению в бесконечном потоке
Позволь мне
только закрыть глаза
Позволь
ладоням стать веками моих глаз
Позволь не
видеть тебя более
Чтоб не
видеть в толще теней
Как медленно
приоткрываются и отворяются
Тяжёлые двери
забвения
|
|
В любви для Гранбуа и высшая
форма радости и предчувствие потери, потому что и любовь подчиняется закону
растворения во времени. Но моменты огненной радости, счастья, даже если это
всего лишь воспоминание, позволяют хоть на малое время удержать его от
отчаяния.
Не так ли мы, нагружены звёздным блеском,
С улыбками в глотках, как подвенечные кольца,
Пальцы трепещут, как птицы,
Глазами блуждаем в вечности далях...
Вот
такие острова. А что касается «ночи», то это всё то же разрушительное время.
Только так можно объяснить бесконечную рукопашную с настоящим, этот
отрешённый взгляд на вещи и на людей, это отсутствие иллюзий относительно
любых человеческих замыслов. Гранбуа обожал путешествия, но, похоже, все его
перемещения кажутся ему теперь бесполезными, как бесполезны теперь все
рассветы и все иные берега.
Ах, улицы, улицы в ожидании дождя,
Хождение в улицах – преследование химер
Бесконечного, блестящего под дождём асфальта.
Другой
аспект «ночи» поэта – ощущение чужести, той странной отрешённости столь
близкой экзистенциалистам, которые возникают у людей с мыслью о вечности или
бесконечности. И то, и другое враждебно людям. Человек оказывается втянут в
круговерть вселенной. И мир, созидаемый человеком, не более, чем игрушка. Его
удел тот же – смерть, тлен. Огромные каменные города холодны, в них так легко
потеряться, потерять себя.
Я был загнанной зверюгой
С тысячью тысяч тел,
Города меня обступали,
Улицы умножались,
Похожи на лабиринт
В этом контексте, что же
такое «острова ночи»? частицы счастья во мраке безнадёжности? моменты затишья
среди сонмища ураганов? Немного солнечного детства, коротких передышек любви,
материнской нежности? Всё это – слабая защита от таких мощных разрушителей,
как время и смерть.
Потому что лучший миг
Не в самом отделённом времени
Потому что секрет звёзд
Не в разделяющем их пространстве
Чтобы смерть умерла и умерла её тень
Не умея схватить нас, себе подчиняя
Нашёл
я ещё один сайт, посвящённый Алэну Гранбуа, и там – довольно любопытные
сведения о личности поэта:
Первое
большое путешествие Гранбуа было по Северной Америке, он записывается в
колледж в Шарлоттауне в 1919 году, возвращается в Квебек, начинает учёбу в
Малом Семинаре, но прерывает свои занятия философией, чтобы отправиться в
1920 году с родителями в Европу. Благодаря родителям встречается с Папой
Римским, чтобы на его вопрос, чем же молодой человек занимается, ответить:
«Ничем». И, если разобраться, это было сущей правдой. Потом было путешествие
по Миссиссипи до Нового Орлеана, снова в Европу, где он стал заниматься
живописью и не оставил этого занятия всю свою жизнь, но особых успехов не
добился, если не считать знакомства со многими художниками во Флоренции, в
Париже, в Лондоне, в Берлине. Удивительно, но в 1925 году Гранбуа закончил
юридический факультет Лавальского университета, получил диплом и даже вступил
в орден, но тут же уехал во Францию, чтобы там взять несколько курсов в
Сорбоне и в Школе социальных наук (какие именно, увы, сайт умалчивает,
вероятно, чтобы не терять динамики изложения). Вот что значат деньги! На портретах
того времени – юный денди, ироническая улыбка, надменный взгляд. Ещё один
забавный факт – в 1927 году в Каннах он выигрывает состязание в плаванье. В
том же 1927 году в Сорбоне он представляет свою диссертацию об Антуане
Ривароле, но пренебрегает обязательным устным экзаменом и потому диплома не
получает. И снова путешествия, то в Москву, то в Нью-Йорк, то в Палестину, а
то и куда подалее, получив наследство от деда – в Азию вплоть до Японии. Эх,
деньги, деньги. Опять же – множество разбитых женских сердец, о чём
свидетельствуют письма, которые он хранил, вероятно, для памяти.
Интересно,
как всё это воспримут мои читатели. Скажут ли они, что я попросту завидую
такой судьбе? О, великое желание множественности бытия. Будучи переводчиком,
я сменил столько судеб, прошёл столько дорог, что, нет, я не чувствую
зависти, хотя мне, конечно, хотелось бы побывать везде не виртуально, а
реально, взглянуть на всё своими глазами, а не глазами переводимых мною
авторов.
В
1935 году, побывав в Испании, где вовсю шла гражданская война, Гранбуа на
короткое время возвращается в Квебек. Годом позже на волнах радиостанции
Би-би-си звучит в его исполнении поэма «О терзанье». Мне хотелось бы
завершить эту тетрадь прекрасным переводом этого стихотворения Т.Могилевской,
пообещав читателям обязательно продолжить рассказ об этом авторе позже.
О терзанье...
О терзанье всех горше терзаний не быть но казаться
Страх утратить творенья скользящую тень
Униженье бесплодной мольбы
В посиневшие ваши затылки напрасно вас бури толкают
Твёрдость вечная скал неприступных дарована вам
И напрасно молчанья мечи совершенные вызов бросали
незримости ваших
костров
О терзанья глухие к мольбам часовые
Ваши трюмы полны до отвала желаньями звёзд
Руки ваши вчерашние ухватив дня пришедшего руки
Понапрасну трудились свершая все должные жесты
Ваши руки среди вееров хрустальных
Очи ваши опущены долу
Ваши вялые пальцы нам тронув незрячую грудь
Одиночество наше одели железом своим
Мне известно и так нет нужды повторять
Вы утратили ясности лик неприступный
Вы забыли прохладу волос наступившего утра
И поскольку день всякий не воспевает теперь свой приход
Вы решили что время застыло и боль притупилась
Вы поверили что перед вами открылась дорога иная
О зачем эту гибели яму вы роете здесь
И зачем вы рыдая уткнулись в плечо многозвёздного неба
И зачем эти крики и ночь бесшабашная ваша
И зачем ваши руки убийц неумелых и слабых
Скоро веки сговорчивой тени над вами сомкнутся
Все мы под благодатью садов
точно камни
надгробные станем
О нет мне известно всё бывшее с вами
Мы знаком тот порыв что стремится опять
обрести небо мачты
Узнаю это тело ничем не прикрытое эти все слёзы из сна
Узнаю этот мрамор что хрупок как глина и бронзовый прах
Знаю ваших улыбок мираж в зеркалах
И ослабшие эти колени которые мрак точит мерно
Эту дрожь неуемную жил
И зачем эти стены из камня ответьте же мне
И зачем этот дружбы незыблемый пакт
что печатью скреплён
И зачем оно это лобзание алого рта
И зачем эта желчь и зачем этот яд
Времени вехи клеймом своим метят
глубже чем ваши
измены
О корабли чьи борта высоки а струя за кормой как белила
Паруса ваши реют вздувается ненависть ваша
Для чего прорезаете зыбь на волнах как траншею из крови
Для чего эти люди над морем склонились как будто
утолить свою жажду
спешат у ручья
Если все кто скончались вчера воскресать не желают
|
|
|
No comments:
Post a Comment