Кризис роста в период между двумя войнами
(1930-1945)
Не трудно
догадаться, почему мы решили выделить этот период, а не продлить его, как
делают многие литературоведы, вплоть до 1960 года, говоря о новых тенденциях в
литературе Квебека. Мне представляется разумным завершить разговор о
становлении квебекской литературы, начавшимся с Монреальской литературной
Школой, с размежеванием литераторов на модернистов и почвенников, тем «кризисом
роста», который был неизбежен и исторически связан с общим кризисом,
экономическим и политическим, в обществе, где царили англо-американский капитал
и католическая церковь. Но мне совсем не хочется приниматься за разбор
экономической или политической ситуации в Квебеке до Второй Мировой войны и во
время оной. Скажу только несколько слов о, так сказать, «интеллектуальном
климате», чем он отличался от периода начала ХХ века.
Конфликт между
модернистами и регионалистами себя исчерпал и новое поколение писателей не
пыталось его возродить. Какой бы ориентации они не придерживались, были они
почвенниками или модернистами, все они стали придерживаться мнения, что новое
время призывает всех к действию, что «искусство для искусства» - принцип отживший,
что каждый должен занять определённую позицию. Относительное благополучие после
Первый Мировой войны было недолгим: биржевый крах 1929 года, возникновение
фашизма, страх перед Советами, эхо гражданской войны в Испании (1936-1939), а
затем и Вторая Мировая война, которая, хоть и не напрямую, но затронула
квебекское общество. Если предыдущее поколение могло себе позволить дурачиться,
выкрикивая дикие сюрреалистические лозунги, то поколение, созревшее к 1930
году, стало смотреть на мир с пессимистической трезвостью. Безработица,
фашиствующий национализм, всё более настойчивые призывы Церкви к порядку, к
следованию традиции, всё это убеждало интеллектуальную эллиту Квебека в том,
что либерализм и материализм потерпели фиаско в той же мере, что и возврат к ценностям
патриотического романтизма. Но давление Церкви было таково, что писатели воочию
убедились в идеологической мощи идей Лионеля Гру (главенствующая роль церкви,
возврат к земле, прославление прошлого, культ «расы», отрицание индивидуализма,
города, Америки и т.д.), что выразилось в политике, когда в 1936 году к власти
пришла новая партия Национального Единства (Национальный союз) во главе с
Морисом Дюплесси.
Но, если прежние
ценности вновь обрели силу в начале 1930-х, то это – лишнее подтверждение, что
в духовном мире квебекского общества наступила реакция, наступил кризис.
Тяжелейшее чувство ностальгии красной нитью проходит во многих произведениях
той поры, но это не продолжение традиции, а скорее наоборот – её критика и
упадок. Реальность уже давно не соответствовала тому, что воспевалось с такой
неимоверной ностальгией. Церковь и консервативно настроенные политики обвиняли
в упадке нравов город, урбанизацию и индустриализацию, прославляя аграрный
Квебек прошлого века с его традициями и почитаниями старины, но в повседневной
жизни преображение чувствуется во всём. В Монреале уже более милиона жителей,
появились трамваи, коммерции; французская культура смешивалась всё больше с
американской, звуковое кино стало развиваться стремительными темпами, радио стало
предметом повседневной жизни и звучало практически во всех домах, газеты
многократно увеличили свои тиражи и стали много дешевле, доступнее практически
для всех. Безработица и связанная с ней нищета сделали контрастней расслоение
общества, голос рабочих стал слышнее, впервые женщины заявили о своих правах,
стали возникать всякого рода организации, например, студенческие, но под эгидой
католической церкви, хотя и в ней среди священников стали заметны расхождения
во взглядах и охлаждение паствы стало ощутимей; всё это в шестидесятые годы
приведёт к полному упадку Церкви в Квебеке.
Вторая Мировая
война стала поворотным пунктом в идеологии прежних ценностей. Экономика вышла
из глубокой депрессии и началась эпоха стремительного роста. В политике после плебисцита
1942 года по поводу воинской повинности стало очевидным размежевание между
франкоязычным населением, которое было против участия Канады в войне, и
англоязычным. После окончания Первой Мировой войны федеральное правительство
пообещало Квебеку, что призыва на действительную воинскую службу не будет, на
деле же оказалось, что воинская служба стала чуть ли не единственным источником
дохода для семей десятков тысяч безработных. Всё это так, и мне кажется, что
всё это всем известные и не подлежащие сомнению факты. Нас же теперь интересует
то, что происходило в литературе той поры.
Мы говорили уже о
влиянии французской культуры на умонастроение квебекской интеллигенции; многие
молодые люди получили образование во Франции в начале века, многие даже предпочли
остаться жить во Франции, но после оккупации должны были вернуться в Канаду. Мы
говорили также и о сильном влиянии американской культуры. Следует упомянуть и о
расширении социальной базы интеллектуальной эллиты, в которую стали вливаться
женщины, получившие, наконец, возможность учиться в университетах и занимать
должности, которые прежде были им не доступны. Молодое поколение теперь уже
открыто и возмущённо говорило о том, что Квебек по всем параметрам отстаёт и от
англоязычной Канады и от США.
Литература этих
лет отражала то, что происходило внутри и вне Квебека, в деревне и в городе; она
ставила вопрос о порядке и об авантюризме в традиционном обществе, и обо всём в
газетах и журналах, по радио, а потом и через телевещание говорилось
лихорадочно, беспорядочно, вспышками, всё это намечало грядущие грандиозные
перемены. Пример Альфреда Дероше – самый говорящий из возможных примеров.
Женщины, особенно в поэзии, стали гораздо заметней. Молодые писатели, обращаясь
к модернистской тематике, подготавливали настоящую литературную революцию, хотя
их произведения были ещё не так заметны, как «классические» почвеннические,
ставшие апофеозом этого жанра, стоит лишь упомянуть романы Клода-Анри Гриньона,
Феликса-Антуана Савара, Рэнге, Лео-Поля Дерозье или Жермэны Гевремон. Их
романы, хотя и продолжали традицию сельской прозы, по духу своему были скорее
критическими, чем патриотическими. Что касается поэзии, творчество Алэна
Гранбуа и Сен-Дени Гарно – ярчайший пример того, сколь решительно новое
поколение порывало с традицией, предлагая взамен совершенно новую, своеобычную
эстетику. Именно эти авторы положили начало новой традиции, более
последовательной и плодовитой, чем предшествовавшие ей почвенничество и
экзотизм. Настала и для Квебека пора критического реализма.
Главным вопросом,
который муссировался в тогдашней литературной критике, стал вопрос языка: квебекский французский действительно отличается
от «нормативного», кто ж возражает? Тогда, что предпочесть, регионализм или
«чистый» язык. Одним из самых ярых поборников «жуаля[1]»
стал Клод-Анри Гриньон, автор одного из самых интересных и самобытных романов
Квебека «Человек и его грех» (1933). Примерно в это же время он опубликовал
сборник критических статей «Тени и Выкрики». Те же позиции он отстаивает и в
«Памфлетах Вальдомбра» (1936-1943), которые издавались журнальчиками со
множеством имён в оглавлении, но на деле были написаны одним человеком.
Мы теперь говорим
о периоде кризиса, который тем не менее, а может быть именно потому, дал
образцы оригинальной, специфично квебекской прозы, уже не вполне
почвеннической, но ещё связанной с деревней и её проблемами. Мы будем говорить
о многих романах, которые теперь считаются классическими, но которые в
тридцатые годы вызывали бурную полемику и нравились далеко не всем. Мы
поговорим особо о переходе к городской прозе в конце этого периода, но начнём
мы, как обычно, с поэзии.
В 1932 году
Альфред Дероше получил премию Давида. В том же году эту премию разделил с ним
Робер Шокетт (1905-1991) за свой сборник «Музей Метрополитен».
Шокетта прозвали
«Принцем франко-канадской поэзии»; он стремился выразить в классической форме
модернистские образы и его стихи, отличавшиеся элегантностью и чувственностью, были
высоко оценены критиками, даже такими консервативными, как Анри д’Арль, и,
конечно, всеми прогрессистами в духе Жана Этьера-Блэ. Поэзия Шокетта, подобно
стихам Дероше, тоже приветствовала труд
на земле и «северные ветра» («Наперекор ветрам» 1925), но и «современного
человека» в сборнике «Музей Метрополитен» (1931). И это было самое начало
перемен.
Прежде чем
говорить о сборниках Робера Шокетта, присмотримся к его биографии. Он родился в
Манчестере в штате Нью-Хэмпшир, куда эмигрировали в начале ХХ века его
родители. Однако его детство и отрочество прошли в Монреале, в Кот-де-Неж,
когда в 1913 году после смерти матери семья – отец и пятеро детей – вернулась в
Квебек. Он учился в колледже Нотр-Дам, затем в колледже Сен-Лоран, где впервые
он почувствовал своё призвание, как поэт. В 1925 году, когда ему было всего
двадцать лет, он опубликовал свой первый сборник стихов «Наперекор ветрам», за
который годом позже получил самую престижную по тем временам премию Давида.
Своим учителем и покровителем он называл Луи Дантэна, того самого, о котором мы
говорили в связи с Неллиганом, Дероше и многими другими поэтами Квебека. В
архивном фонде Шокетта хранится их переписка, около сорока писем с одной и с
другой стороны.
В дальнейшем его
литературная карьера складывалась не только из поэзии. Мы постараемся
проследить за изменениями в его творчестве на примерах двух первых его
сборников, когда он от почвенничества совершает стремительный переход к
модернизму и урабанизму в поэзии. Он работает сперва в библиотеке, затем много
и плодотворно на радио, для которого он пишет скетчи, а в 1935 году – первый в
Квебеке радиосериал «Сельский кюре», который в 1949 году получит свою
киноверсию. Успех сериала «Сельский кюре» был феноменален не только потому, что
персонажи были очерчены удивительно реалистично, но и потому, что Шокетт умел
рассказать о событиях, происходящих в обычной квебекской деревне с юмором и с
душевностью совершенно исключительными. Два следующих радиосериала рассказывали
уже о городской жизни и тоже были годами позже экранизированы. Последний
«Метрополь» был продолжением «Пансионата Вельдер» и они, только представьте
себе, транслировались каждый вечер по 15 минут с 1938 по 1956 годы! Мы ещё
вернёмся к этому феномену в последующих номерах «Квебекских Тетрадей».
Робер Шокетт, в
отличие от бедняка-самоучки Дероше, был дипломатом и послом во Франции,
Аргентине, Уругвае и Парагвае с 1964 по 1970 годы. Затем он становится
президентом Союза канадских писателей, затем президентом Франко-канадской
Академии. Постепенно он отходит от поэзии и пишет прозу; на его счету четыре
романа... Но всё это – уже другие периоды, далёкие от кризисных лет между двух
войн.
Поговорим теперь
о первом сборнике Шокетта. В дерзком предисловии с высоты своих двадцати лет
Робер Шокетт с презрением отвергает всё, что не относится к почвенничеству в
Квебеке, начиная с Неллигана и экзотистов: «Народ плевал на стишата, похожие на
тончайшие, нежнейшие кружева». Досталось и женской поэзии: «У тех, кто читает
поэтесс-однодневок, вырабатывается такая деликатность души, что они находят
удовольствие в самых томных, самых горестных излияниях». А вот по поводу
символистов и декадентов: «Мы по самые уши погрязли в символизме декадентства;
искусство декадентов – искусство людей изнурённых «концом века», искусство
упадническое, настолько рафинированное, что оно уже потеряло вкус к
творчеству». И в заключении: «Пусть каждый избирает себе поприще, где его
таланту дышится свободней, но только пусть они не претендуют на знание страны,
пусть они воспитывают свою душу, чтоб она стала мужественней, чтоб она что-то
значила для их собратьев, чтоб она могла повести за собой без хныканья,
показывая всем свои царапины, чтоб не было этого жонглирования,
мистифицирования редкими и экзотическими словами в таких необычных рифмах».
Очевидно одно –
Шокетт вряд ли пользовался симпатиями поэтов начала века и не стремился их
обрести.
Его сборник
состоит из пяти частей: Западные ветра, Восточные ветра, Южные ветра, Северные
ветра и Песнь красного орла. Почему так названы первые четыре части – загадка
слишком лёгкая. Отчасти её объясняет вступительное стихотворение, в котором
поэт «покидает шептание сёл», чтобы, когда он поднимется на вершину, «его
сердце осталось наедине с ветрами». Но не более того. Современный читатель
настолько привык к поэтическим загадкам, что такая простенькая смутить его не
может.
Впрочем, вот ещё
одно прямое объяснение, почему так назван сборник, в прекрасном, хотя и
несколько сумбурном переводе Вл. Васильева:
Ода Северным ветрам
О ветры Севера, что из его
нутра
Изверглись горы туч. Всё это
в вашей воле.
Сиянье звёзд, красу
небесного шатра
Вы скрыли мстительно от
штурмана. Нет боле
Препятствий вашему,
кентавры, табуну!
Вставая на дыбы, раскачивая
море,
Матросам на судах приносите
вы горе,
И воем в трепет вы приводите
луну.
О ветры Севера, ваш бунт
настолько бешен
И столько мощи в вас, что
сучья у берёз
Переплетаются, подобно
пальцам женщин,
И падает в ручей недавний
дуб-колосс.
Теперь он только мост. По
осени всё жестче,
О ветры, ваш напор, вам любо
слышать, как,
Не в силах пережить
безудержных атак,
Разбитые грозой деревья
стонут в роще.
Я восхищён, как вы
бесстрашно рвётесь в бой,
Как независимо вы держитесь
и гордо.
Так побратайтесь же,
мятежники со мной,
Черноволосые безумцы, дети
Норда!
На ваших крыльях я взлечу за
рубежи,
Где, как змея, шипит и
вьётся грех липучий,
Бесстрашно я сольюсь со
мстительною тучей
Над этим миром зла, над этим
миром лжи.
О ветры, что опять на славу
разыгрались,
Так высоко меня взнесите,
братья, чтоб
Мне овцы на лугах цветами
показались
И мог на нивах я увидеть
каждый сноп
Разметанным; прошу, с собою
увлеките
В отдалённый край,
безумного, меня,
Где ярче горизонт, где чище
зеленя.
Воспянуть духом мне скорее
помогите!
Пусть космос на меня так
яростно дохнёт,
Что человеческой лишусь я
оболочки,
При трепете знамён я совершу
полёт
В те сферы, где одни
кружаться ангелочки.
О ветры Севера, завиден ваш
размах,
Обеты прежние я ради вас
нарушу.
Возьмите жизнь мою, мою
возьмите душу –
Их в пепел обратив на ваших
волосах.[2]
Первая часть
сборника – «Западные ветры». Всё глобально в этой части. Поэтическое дыхание
Шокетта под стать природе Канады:
...Я так упьюсь дыханьем приключений,
Так натружу своею песней грудь,
Что горы дрогнут от моих речений,
И, расступившись, мне откроют путь!
И кажется, ничто
не может остановить этот азарт молодости:
...О, Утро, Младость, О! Томление в груди,
И сердце, как рожок армейский запоёт...
Или вот ещё:
...Я молод и взахлёб
Пью этой жизни хмель!
Только
грандиозное находит отклик в его поэтическом буйстве:
...Я горд собой, и гордость – птица-бунт,
Крылом сметающая с неба облака...
Да и как могло
быть иначе, если в его жилах бурлит кровь первопроходцев и тружеников,
корчевателей леса!
...Нетерпеливые и яростные предки,
Любители пространств и авантюр,
Так это ваш азарт мои щекочет пятки,
И заставляет петь мою любовь к зверью...
И дальше ещё:
... О, сердце так стучит в груди неугомонной,
Его не уберечь от передряг,
Мне ноздри раздувает гордость за бизоний
Мой бег в страну старателей-бродяг...
Вторая часть
«Восточные ветры» если и отличается от первой, то несколько большей
сдержанностью и присутствием любовной лирики на фоне всё той же романтической
природы. Никакого натурализма у Шокетта, всё предельно завуалировано, но слог
всё в той же мере классичен:
...Прийди, сбежим от глупых и от ироничных толп,
В лесу найдём прибежище, там есть ручьи кристалльные,
Там, руки в воду погрузив, в лицо плеснувши, чтоб
Омыть его, чтоб смыть с себя грехи людей фатальные...
«Южные ветры»,
вероятно потому, что они тёплые, составляют самую душевную часть сборника.
Здесь Шокетт оставляет свои крики, свою необузданную гордыню и обращается
памятью к своей бабушке и к матери, которые обе уже умерли, он обращается к
возлюбленной:
... Сердце моё, ревущее часто, как море,
Наполняя мой мозг солёной и горькой печалью,
Этой ночью, прошу, будь привольней, забудь своё горе,
Челноку моему не препятствуй спокойно причалить...
Или ещё в том же
духе:
Ни желаний, ни рыданий больше нет в моей душе,
Лишь усталость, крылья сложишь – чёрный лебедь...
Покойтесь, народ вас оплачет достойно,
Вы, павшие, смертью даёте свободу...
Несколько
стихотворений этой части сборника пронизаны религиозным чувством, одно
посвящено Альберу Лозо. 1925 год. Я не
скажу, что Шокетт был коньюнктурным поэтом, но в свои двадцать лет он понял,
что стать заметным, получить премию можно только если сумеешь соотвествовать
стандартам эпохи. Он был талантливым поэтом, в том нет сомнений. Критики того
времени были очарованы его темпераментом, его образным , порой космическим
мышлением, но и тем, что он не забывал приветствовать землю, героев, предков,
т.е. продолжал почвенническую традицию.
В четвёртой
части, посвящённой северным ветрам, мы находим стихотворение, которое возможно
вдохновило Дероше на написание его самого известного стихотворения о «падшем
сыне». В версии Шокетта было и самоуничижение...
Прости, Господь, мою ничтожную гордыню,
Я – только прах земной, я – у твоей стопы,
Дрожу ... вот так кишки оленя стынут,
Оставленные зверобоем у тропы...
...и безмерная
гордыня с презрением ко всем, кто не в силах подняться до его высот...
Моё орлиное гнездо всегда открыто свету,
Среди всех гор – моя – всех выше перевал,
И воздух, что я пью, глотатели отбросов,
Так чист, что ваши лёгкие он попросту б взорвал!
Заключительная
часть сборника – длинная поэма в двадцать две десятисторчные строфы. Она
датирована августом 1924 года и была написана на Верхнем озере, когда Шокетт
гостил у аббата Ж. А. Паке. Это было в высшей степени полезное знакомство, во
многом определившее его начальный период творчества. Поэма рассказывает легенду
индейского племени Эглонов. Каждую весну индейцы выбирают самого смелого
охотника, чтобы он спел «гимн стране у величайшего из озёр». Это патриотическое
произведение воспевает величие природы, страны, чья красота придаёт силу
индейцам (и не только, как следует понимать из контекста). В этой поэме мы
находим такие ура-патриотические строки:
Отечество...
Твоя, слепившая нас длань, твоё дыханье – в нас, твоя в нас ширь
И наши девушки, любовь и гордость, что теснят им грудь,
От солнца, деда нашего, он научил нас шить
Одежды, мокасины...
И так далее...
можно себе представить. Мы продолжим рассказ о Робере Шокетте в следующем
номере «Квебекских Тетрадей», а пока заметим только, что этот ранний сборник
вполне отвечает требованиям почвеннической поэзии. 1925 год. Кризис ещё не
наступил, но уже предчувствуется на фоне относительного благополучия. В
дальнейшем творчество Шокетта отойдёт от канонов почвенничества и станет тем
настоящим воплощением кризиса предвоенных лет, о котором мы говорили в начале
статьи.
[1] Так произносят в Квебеке слово
«шеваль», лошадь. Французы, приезжавшие в Квебек, уверяли, что не могут понять
ни единого слова – совершенно нелепое преувеличение, но, уж так...
[2] Я перевод похвалил, а сам всё же им не удовлетворён.
Много неточностей, отсебятины, что, конечно, неизбежно при художественном
переводе с соблюдением рифмы и строфы. Но как я могу удержаться, чтобы не
посостязаться с Вл. Васильевым. Вот моя версия, уж не обессудьте.
О, Ветры
Севера, коленкою под зад,
Кентавры
бешенные, гоните грозу
И песней смерти
– электрический разряд –
Вы звёзд
мерцающих стираете красу.
О, дьявольская
месть всему, что грудь теснит,
Что отзывается
желанием восстать,
Чтоб лону
полому бессмысленной луны
Неистовством
волны навек бесплодным стать!
Ваш, Ветры
Севера, взрывающийся стяг
Крушит врага, и
туч повержены полки!
Берёзы – этак
женщин пальцы мнёт маньяк,
Вы рвёте из
земли дубы движением руки!
Вот над потоком
мост повис и вот
О! Севера
исчадья зла, уже
Насилуете море,
юбки волн
Срывая, вы
ликуете в душе!
Библейские
воители, в полях
Вы злаки
топчете ревущею ордой,
И блещет ятаган
всё повергая в прах,
И океан от
урагана стал седой!
Что вам амбары,
что сараи поселян!
Крушите всё! но
вам не сокрушить,
Сердца, мечтой
наполнены, как чан
В котором
топчут виноград души.
И красный сок
льёт через край, как кровь!
Запомните, о,
ветры, я ваш брат!
Возьмите сердце
– невелик улов,
Я с вами
заодно, я смерти был бы рад!
Хочу взлететь
повыше, где светло,
Не слышать как
грехи шипят змеёй,
О, помогите
встать мне на крыло,
Взлететь над
этой юдолью земной!
Придите!
Вознесите на крылах,
Исчадья ада,
бедного меня,
Чтоб с высоты я
видел на полях
Овец как
маргаритки в зеленях.
Неурожай и
голод – всё равно –
Меня несите к
чёрту на рога,
Куда угодно, с
вами заодно
Я размечу и
нивы и стога.
О, ветры
Севера, мне хлещете лицо,
Но сердцу так
прятна эта боль,
Дыхание
пространства – колесо
Вращающеся и поперёк
и вдоль.
О, ветры
Севера, я так смертельно слаб,
Вы видите
восторг мой, ужас, страх
Сожгите – пепла
полоса светла
На ваших
чёрных, ваших жёстких волосах!
[3] Луи Жолие - франко-канадский
первопроходец, исследователь Северной Америки
[4] Адам Долар дез Ормо – национальный
герой Квебека, погибший в схватке с ирокезами.
No comments:
Post a Comment