Антологии квебекской литературы - 27 - Нере Бошмэн

Нере Бошмэн

 (1850-1931)

Нере Бошмэн был медиком и поэтом по совместительству. Он вырос в очень и очень благополучной семье. Стоит сказать, что в родне его матери числились такие видные люди, как Ломер Гуэн, бывший премьер-министр Квебека, и Арам Потье – генерал-губернатор штата Род-Айланд. Я уж не говорю о втором епископе Труа-Ривьер монсиньоре Лафлэше.

Получив классическое образование, он избрал профессию медика и, после окончания Лавальского университета, вернулся в свой родной городок Ямашиш (по-русски звучит совершенно уничижительно), где он и прожил всю свою довольно долгую жизнь. Двадцати восьми лет отроду, благополучный медик возмёт в жёны дочь депутата округа Сент-Морис Анну Ласерт. Она подарит ему пять дочерей и столько же сыновей. Без трагедий.

В 1884 году Нере Бошмэн опубликует в газете «Отечество» (La Patrie) своё первое стихотворение «Озеро». Это сотрудничество продлится двадцать лет. Вообще же, читая биографию поэта, я ощущал «незыблемость устоев», «прелесть природы», «основательность веры», короче, всё то, чем восхищался Камиль Руа, один из ведущих литературных критиков Квебека. Нере Бошмэна считают лучшим из поэтов-почвенников.

Скажем ещё, что Бошмэн был знаком с другими поэтами Квебека, вошедшими во все антологии, в частности с Луи Фрешеттом и Памфилем Лёмэйем, но тем не менее был далёк от поэтического бомонда. Очевидно, что нрава он был спокойного, любил уединение и писал стихи, в которых было очень мало заимствований. Он провёл почти всю свою жизнь в отдалении от столиц, по свидетельству его друга магистра Тессье, читал мало. Ему было чуждо всё грандиозное и, хотя он прожил тридцать лет в двадцатом веке, был он человеком века девятнадцатого.  Он опубликовал всего два сборника стихов с интервалом в тридцать лет!

Можно с уверенностью сказать, что Бошмэн был в большей степени художник, чем тот же Фрешетт. Он живописал пасторальные сценки, его стихи выписаны со всею возможной тщательностью; они узорны, скромны и кажутся даже незначительными. И тем не менее за ними чувствуется настоящий поэтический жар, высокое вдохновение и истинная самобытность. За свою поэтическо-патриотическую деятельность Нере Бошмэн получил почётную докторскую степень от Лавальского университета и Большой приз Светского Апостольства (О! это тема для изыскания, светское апостольское движение в Квебеке! О! это такая придумка католической мысли, о которой надо будет обязательно поговорить в другом месте и при других обстоятельствах). А ещё, за год до смерти, он примет медаль французской Академии, а это – высшая похвала для квебекского поэта.

Впрочем, разные авторы по разному видят творчество Нере Бошмэна. Пьер де Гранпрэ в своей «Истории французской литературы в Квебеке» (1960) делает много довольно пренебрежительных замечаний по поводу стихов Бошмэна: «Затем, чтобы развить тему и достойно закончить стихотворение, ему не хваает вдохновения; поэтому он использует редкую, слишком изысканную лексику...» или «Эти строки приятно читать, пусть даже поэтический ритм этих стихов слаб и часто замечаешь, что это – фразы разговорной речи, разбитые на четыре строки: «Когда-то их чистый звон/ вёл за собой крестный ход/кортежи во дни похорон/их звон собирал весь приход» и т.д.»

Другие авторы, как, например, М. Бирон, Ф. Дюмон и Е. Нарду-Лафарж, в своей «Истории квебекской литературы» (2007) так отзываются об этом поэте: «Нере Бошмэн, который близок Лё Мейю по своему ремесленническому подходу к поэзии, по своей привязанности к быту деревни и по скрытой ностальгии, всё же мелодичнее своего предшественника, например в сторофах «Ветвь поющая рябины»:

Я уже почти позабыл

Колыбельную ту старинную,

Ветер в ней обрывал кусты,

Ветвь поющую, ветвь рябины (...)

В этом воздухе музыки рифм

Нет и малости, грёзы сгинули,

Но ищу её, возблагодарив

Песню ветра и песню рябины.

И порою жду, вот качнётся куст,

Вот послышится нота истины,

Столько выстрадал на своём веку!

Успокой меня, песнь рябины.»

А вот Мишель Эрман в своей критической антологии франко-канадской и квебекской литературы так отзывается о творчестве Нере Бошмэна в целом:

«Поэтическое наследие Нере Бошмэна – всего лишь два сборника стихов. Бошмэн был оскорблён отсутствием интереса и враждебной критикой по отношению к его первой книжке стихов, вышедшей в 1897 году, и он замкнулся в молчании до 1928 года, когда увидел свет его сборник «Личная родина». Даже если его тематика патриотическая и региональная, он всё же открыт миру, но думает о нём, как о чём-то чрезвычайно далёком, недостижимом, по ту сторону океана, чуть ли не потустороннем и химеричном. Его поэтический строй медитативен и строг, по форме он близок к парнасцам[1], но без эпического размаха, свойственного его учителю Луи Фрешетту. Бошмэн верен теме природы и её одухотворённости, особенно в сборнике «Личная родина».

                                                                                                                      

Ну, вот, теперь вы можете себе в общих чертах представить, каким был этот самый Нере Бошмэн. А посему – обратимся к его стихам, не станем более вникать в его биографию и искать в его творчестве тайные течения. Он был до гениального прост. Будем проще и мы...

Пустой дом

Низенький дом под высокой крышей,

Что с каждой зимой врастает всё глубже

В землю, накиданную к тому же

Вкруг домика под высокой крышей.

Что видится дому там, дальше, там, выше?

Чердачные окна мигают, слезятся,

Чтоб видеть ясней, строго хмурит брови,

И видно усилье его – подняться,

Взглянуть на закат из-под низкой кровли,

Увидеть ясней, строго хмуря брови.

Он там, вдалеке, под плитой могильной,

Тот, кто любит тебя, кто любим тобою

Домишко старый, под шапкой пыльной,

Тот, кто любит тебя, кто любим тобою,

Ушёл, навсегда забытой тропою.

Этот почтенный поэт не обошёл своим вниманием великую квебекскую реку. Да и как было ему не вдохновиться Сен-Лораном, если он прожил на её берегах более восьмидесяти лет! А найденное нами стихотворение вошло в последний сборник поэта, изданный за три года до его достойной кончины. Т.е., можно предположить, что оно написано в более чем зрелом возрасте. Можно даже сказать «выпестовано», большое, торжественное стихотворение. Вот оно:

Сен Лоран

С бурных времён самых первых зорь,

Когда небо рыдало над новым миром,

В кортеже бесчисленных рек и озёр

Явил он себя во всю ширь дебоширом!

Могучий, рождённый в дикую тьму

И в чёрных чарах злобного буйства,

Окрестясь, уподобился имени своему,

Стал светочем мира от истока до устья.

Понимая надежды упорных рас,

Чьи сыны знали горести тяжких будней,

Твой поток, твой бурливый поток, Сен-Лоран,

Продолжает свой путь, многолик, многолюден.

Зря обрывам и пропастям ярить тебя,

Твоя мощь возрастает от каждой преграды,

Всё сметает, течёт, веселясь и трубя,

Чтоб разлиться широко на благо и радость.

От лесистых холмов до высоких брегов,

От истока до устья, в излучинах многих

Сто церквей тебе утром ответят на зов,

Сто церквей отзвонят тебе вечером долгим.

Так течёт. Что ему племена на его берегах?

Их возня ради денег и славы – напрасна!

Он течёт, сам себе и слуга, и монарх

В изумрудах земли и небесных топазах.

Но, гляди, – на  пути у него океан,

Устье, там где гремят океанские воды,

Расступается,  в схватку вступил великан,

С океаном сразиться – вот буйство природы.

И поток, древний, мощный, великий поток,

Чьё дыхание живо, течёт величаво

До зари на востоке и – славы залог –

Солнце встретит текучей и огненной лавой.

Так полей золотых и зелёных лугов

У его берегов многолик, многолюден,

Жив народ, в его жилах – пурпурная кровь

Предков славных, великих, навеки пребудет.

Жив народ, он во всём уподоблен тебе,

Не иссякнет его неизбывная сила.

И в его удивительной, звонкой судьбе –

Твой напев – самый стройный и самый красивый.

Мы находим стихи Бошмэна в переводах В. Андреева  в антологии «Поэты Квебека» (2011), единственной пока антологии квебекской поэзии на русском языке. Один из переводов привлёк моё внимание тем, что он практически идентично (по смыслу) воспроизводит стихотворение Бошмэна, но переводчику пришлось для этого удлинить строку, что несколько снижает напряжение стиха. Тем не менее мы с благодарностью перепечатываем этот перевод:

Море

Далеко от прибрежных утёсов, от шума прибоя

Море дремлет, бормочет, волной шелестит в полусне,

Распростершись во всю свою ширь, – и, взыскуя покоя,

Затихают солёные стоны в ночной тишине.

Море девственно, море объято томлением смутным;

Перламутровым ложем сверкает пустынное дно.

Море спит в тишине, разметавшись в пространстве безлюдном,

И глядит на него только звёздное небо одно.

Море любит небесную высь и не хочет, бесспорно,

Чтобы небо узнало, как тяжко ему по ночам;

Было б лучше, закрывшись от мира завесою чёрной,

Замереть в глубине, предаваясь янтарным слезам.

Полный штиль; море спит. Только слышит порою округа

Слабый горестный вздох над водой – он возник и исчез;

И трепещет душа океанская, словно супруга,

Под ленивою лаской всегда равнодушных небес.

Всё же хотелось бы предложить и иное прочтение этого стихотворения:

Вдали от чёрных скал, что целует прибой,

Море спокойно, море себя баюкает томно,

Оно в себя уходит, в себе находя покой,

Изредка стон любовный слышится – волны.

Море, как дева, дика и века беспорочна,

На нетронутом, на перламутровом ложе

Спит, вдали от волнений, и нежные очи

Звёздной бездны девы стенания множат.

Дева ластится к небу, поведать супругу, ему,

Доверительно, грустно, о том, что тревожит,

Что безумье любви не даёт ей  забыться, уснуть

На янтаро-коралловом, на её перламутровом ложе.

Бриз ревнивым прибрежным базальтам несёт

Весть благую, что душу базальту терзает:

Море стонет в любовной тоске и поёт,

Небеса целомудренно деву морскую лобзают.

Когда я готовил эту статью, я в поисковике Гугла набрал имя Нере Бошмэна по русски и с удивлением обнаружил, что из четырёх ссылок, кроме двух моих были ещё две ссылки на сайт В.Ялтыря, кандидата филологических наук, автора проекта конкурса на лучший поэтический перевод. Он, среди прочего, перевёл одно из стихотворений Бошмэна из сборника «Милая Родина» (тот, название которого я перевожу как «Личная родина»). Вот оно:

Моя Франция


Я француз, и тем горжусь,
И об этом громко, ясно
Пою, кричу, твержу,
И все сомнения в том напрасны.
И только одна есть страна,
Где никогда мне не быть иностранцем,
И ей лишь одной вся душа отдана,
И страна эта – милая Франция.

Франция, милая Франция,
Моя колыбель, мой очаг,
Земля моих далеких праотцев,
Где я сделал свой первый шаг.
Земля, что вскормила родные клены,
Как вольно дышится окрест!
И небо, в котором родной колокольни
Рисуется ясно крест.

И видится другой нежный образ,
Дрожит слегка в глазах.
Которую из двух, вырывается возглас,
Я больше любил? На крестах
Любимых клянусь, были обе
Одинаково мною любимы.
Как два близнеца в материнской утробе,
Любимы и неделимы.

Пусть давит на труса его расы груз,
Я же громко и ясно
Пою, кричу: Я француз,
И сомнения в том напрасны.
И только одна есть страна,
Где никогда мне не быть иностранцем.
И ей лишь одной вся душа отдана,
И страна эта – милая Франция.

В студенческие годы мы только и делали, что состязались, кто лучше переведёт то или иное стихотворение. Закалка той поры жива во мне и поныне, а состязательность в этом деле я почитаю одной из главных добродетелей  переводческой деятельности. Конечно, мне сейчас же захотелось перевести это стихотворение по-своему.

Моя Франция

Да, я француз и тем горжусь,

И заявляю во весь голос,

Что всего прежде я – француз,

За прочее – не беспокоюсь,

Я предан Франции и – всей душой,

Сомнения отрину прочь я,

Но если усомнится кто – постой!

Тому я в морду дам без проволочек!

Возлюбленная Франция моя,

Очаг и колыбель цивилизаций,

Но родила меня та новая земля,

Прекраснее которой нет, признаться,

Меня роднит с ней и могучий клён,

И небо, то, что выше и честней здесь,

Я красотой природы упоён,

И над страной горит церквей крест.

О, родина прекрасна и всегда

Дрожит перед глазами чудный образ,

Которая мне ближе – эта? Та?

Обеих я люблю, и неделимы обе!

Две Франции во мне, и навсегда

Во мне они едины точно сердце

Одно, и в нём одна мечта –

Любить их беззаветно, без коммерций.

Трус только может родину предать,

А я – француз, француз! Что это значит?

Я говорю, я не могу молчать!

О, Франция! Тут не о чем судачить,

Тебе я предан, предан всей душой,

Сомнения отринь и точка!

Но если усомнится кто – постой,

Я в морду дам, поверь, без проволочек.

Прошу меня простить за, может быть, излишний напор, которого, увы, нет у Бошмэна. Надо признать, что Бошмэн, хоть и утверждал, что он француз, но французского темперамента в его стихах нет и помина. Это был такой сдержанный поэт, как вещь в себе. Что-то вроде нашего Тютчева, как мне кажется, только чуток скромнее – не дипломат, не тайный советник – сельский врач.

Вот ещё одно патриотическое стихотворение весьма характерное для  Бошмэна и для всех квебекских романтиков.

Старый форт

Мрачный, грозный, стоит на скале из базальта,

Воплощение скорби, усилий, мечтаний, тревог,

От эпохи французских свершений остался

Остов гордый, могучий, несломленный форт.

Пыль священна, защитников прах благороден,

Кто его отстоял, те остались на башнях в веках,

Не желая покинуть постов у бойниц, в переходах,

У ворот, на плацу, в камнях форта их тени и прах.

Было время, когда, грохот молний презрев,

От полей, где лишь пугало ветер качает,

Прилетал на зубцы твои демон – орёл,

Благородный орёл, он – твой страж величавый.

Но война – тихой сапой взорвав тишину,

Рушит всё. Форт умолк, и орёл форт покинул,

И на звоннице колокол смолк, и ему

Не нарушить покой запустенья старинный.

Солнце раненное в тех боях истекло

Кровью славы в высоком лазоревом небе,

Но горит его свет и горит высоко

В наших думах, торжественно, точно молебен.

И лучи его славы над кровлями, над

Монументами и над простыми крестами,

Над руинами, там в бреши тычется взгляд,

И зиянье огнём полыхает, сияньем!

Наша память хранит орифламмы полёт,

Лавр монархов и пальмы прелатов,

Это те же лучи на вершине зовёт

И притягивает крест святой и крылатый.

Чья победа? Кто выиграл, кто сдался, скажи?

Омывают базальт светозарные воды.

Будет буря, в предчувствии небо дрожит!

Но ветрам не задуть пламя нашей свободы.

Разве можно народу надежду терять?

Жить без веры, без искры и без разуменья?

Что в скрижалях записано можно ль предать

Поруганью, насмешке, и хуже – забвенью?

Нет. И башни стоят всё ещё высоко,

Каждый воин из гвардии смел и отважен.

Латы чести и правды пробить не легко,

Закалённые люди не дрогнут на страже.

---

[1] Теофиль Готье, Сюлли-Прюдом, Леконт де Лиль и др. – прим. Ф.Х.