Антологии квебекской литературы - 13 - Филипп-Обер де Гаспе, отец и сын

Филипп-Обер де Гаспе, отец и сын

Ужасно, когда на двадцать седьмом году обрывается жизнь. Что можно успеть за такой короткий срок? Ужасно отцу пережить сына на тридцать лет. Разве не на него возлагал он свои надежды, на старшего сына, наследника?

Есть в любой литературе своего рода загадки, а если писатель уходит из жизни таким молодым, то его загадка чаще всего оказывается без разгадки. Так и случилось бы с де Гаспе сыном, если бы не нашёлся один пытливый ум, Люк Лакурсьер, который провёл феноменальную работу, чтобы имя младшего де Гаспе не было забыто или заслонено именем де Гаспе отца, о котором часто, и ошибочно, говорят, что «Влияние книги», первый опубликованный в Квебеке роман, вышедший под именем сына, - его заслуга.

Будем следовать рассказу Лакурсьера о Филиппе-Обере де Гаспе, сыне (1814-1841).

Люк Лакурсьер сразу же признаёт, что об этом авторе мало что известно доподлинно. Всё, что мы можем узнать о нём: газетные статьи, подписанные де Гаспе, отзывы критики о его книге, воспоминания его ближайших друзей и то, что о нём обиняками сказал отец. Мы потому и говорим с уважением о работе Лакурсьера, что ему пришлось немало потрудиться в архивах, чтобы добыть те сведения, которые мы собираемся кратко изложить в этой статье. Огромное спасибо таким великим труженникам-литературоведам!

Невозможно говорить о сыне де Гаспе в отрыве от отца. Надо ещё представить себе тогдашнюю политическую и экономическую ситуацию в Квебеке. Впрочем, об этом мы говорили уже в предыдущих тетрадях. Отметим только, что отец де Гаспе был родом из самых влиятельных и богатых семей Квебека. Он получил блестящее образование, стал адвокатом, получил высокий армейский чин (не станем забывать, что в то время Квебек находился под английским протекторатом), в конце концов стал даже шерифом округа. Он вёл светскую жизнь, жил на широкую ногу, удачно женился (13 детей, не шутка!). Но в какой-то момент не сумел отчитаться перед британской короной в расходах вверенного его попечительству округа, был обвинён в хищении, ему выставили сумму, которую он не смог бы выплатить даже заложив все свои имения. Как говорится, фортуна повернулась к нему задом.  Ему пришлось отойти от дел, затворится в отцовском имении и вести жизнь скромного поселянина. Год спустя умер его отец. Де Гаспе сам занялся обучением детей, учительствовал, давая частные уроки. Он так подготовил сына к учёбе в колледже, что тот не однажды получал высшую похвалу и первые и вторые призы от руководства колледжа за прилежание и особые успехи в латыни. Его соученик и приятель Жак-Гийом Барт в своей книге воспоминаний « 50 памятных лет» (1885) говорит среди прочего и о де Гаспе сыне, правда, путанно, перевирая даты, приезды и отъезда, но явно ничего не придумывая. В частности он вспоминает такой анекдот: «В какой-то момент он (де Гаспе) стал звездой и идолом колледжа Николе, потому что совершенно спонтанно прочитал оду Изидора Бедара «Канадская земля, земля родная...», когда тот посетил колледж сразу после его возвращения из Англии, где он был с официальным визитом...». В этом анекдоте всё поставлено с ног на голову, но сам факт, что де Гаспе прочитал оду и был замечен – отрицать не приходится. Вспоминается пушкинское «Старик Державин нас заметил...».  Это и всё, что мы знаем о школьных годах де Гаспе сына. Два года в колледже. Почему он оставил колледж и чем он занимался, когда ему было 16-18 лет – можно только догадываться, но, похоже, он всё же учился, но в каком-то другом и английском колледже, менее престижном и дорогом. Отец был разорён и, возможно, не мог долее содержать сына в привилегированном пансионате Николе.

Как бы там не было, а в 1832 году де Гаспе сын просит работу у редактора «Канадца» Этьена Парана, фигуры весьма примечательной, мы ещё поговорим о нём в следующих номерах. Паран дал ему работу в своей газете, более того, он ещё рекомендовал «талантливого юношу» Люджеру Дюверней, редактору монреальской «Минервы». В обязанности младшего де Гаспе входило  написание отчётов о дебатах в Палате Ассамблеи для обеих газет на французском и на английском. Газеты эти были совершенно разнонаправленные. В 1835 году начинающий журналист сотрудничает ещё и с «Квебекским Меркурием». Зимой этого года и произошли два инцидента, повлиявшие на дальнейшую судьбу молодого Филиппа-Обера, которому к этому времени исполнился двадцать один год. Оба эти инцидента свидетельствуют о характере де Гаспе сына и поэтому о них стоит рассказать.

Осенняя сессия Ассамблеи началась 27 октября 1835 года под знаком противостояния партии патриотов и бюрократической соглашательской части этого органа государственного управления. Стычки между депутатами были делом обычным и газеты радостно подхватывали и раздували эту парламентскую грызню. На стороне патриотов был некий доктор Эдмунд О’Келлаген, депутат от Ямаски и тоже журналист. И вот 6 ноября в его газете « The (Irish) Vindicator», выходящей в Монреале, появляется коротенькая заметка, мол, дебаты в Палате Ассамблеи передаются газетами «Канадец» и «Меркурий» неверно и даже бесчестно. «These proceedings are often badly  and even dishonestly reported».

Одной это фразы было довольно для гордого де Гаспе. Ещё бы, ведь это был прямой выпад в его сторону, задевающий его профессионализм, а это – дело чести! Друзья поддерживают его намерение выяснить у редактора-ирландца, что конкретно имелось в виду. В это время на дуэль вызывали и по менее значимым поводам. Опять же Пушкин и Лермонтов... Есть замечательная книжка Эгидиуса Фотёйя «Дуэль в Канаде», рассказывающая, как всё это происходило в интересующую нас эпоху в Канаде, особенно – в Квебеке.

9 ноября де Гаспе сын, сопровождаемый друзьями Н. Обеном и A. Ренье, один из которых был корреспондентом «Друга Народа», а другой – коммерсантом из Монреаля, направился к зданию Ассамблеи. Вот, как рассказывает о встрече с О’Келлагеном сам де Гаспе в письме к издателю «Квебекской Газеты» :

«Сразу после прочтения той самой заметки, я отправился в Ассамблею. Я попросил рассыльного передать этому господину, что я прошу его выйти ко мне. Он появился, но выйти со мной за двери Палаты отказался, сказав, что оставил на своём месте шляпу. Тогда я показал ему газету и сказал: «Pray Dr. are you a author of this article?» Он ответил отрицательно. Тогда я спросил, будет ли он отрицать, что эта заметка была опубликована с его согласия. Он ответил, что это он отрицать не может. А потом я сказал ему, что «if you were not a Member of the House, I would call you a d------d infer – I scoundrel and would also horsewhip you».

Эта версия их встречи была написана де Гаспе в тюрьме, куда он был помещён по требованию Палаты, ибо  О’Келлаген был трусоват (в книге «Дуэли в Канаде» говорится, что до этого случая он отказался быть даже секундантом), поэтому предпочёл действовать на паркете Палаты, чем следовать за желторотым выскосчкой на улицу.

В журнале Палаты Ассамблеи об этом инциденте говорится довольно отстранённо:

«Месьё де Гаспе схватил что-то, похожее на хлыст, и грозил им месьё О’Келлагену, желая, чтобы тот вышел с ним на улицу. Он называл месьё О’Келлагена трусом и подлецом и другими подобными эпитетами. Месьё де Гаспе обещал расправиться с месьё О’Келлаген, как только тот выйде из здания Палаты.»

Так или иначе, Филипп-Обер де Гаспе сын был признан виновным в посягательстве на неприкосновенность личности месьё О’Келлаген и был приговорён к тюремному заключению сроком на один месяц.

Случай этот весь месяц обсуждался на разные лады во всех газетах. Де Гаспе сын не успокоился, он по-прежнему жаждал «справедливости». Но теперь он хотел отомстить всей Палате и придумал вот что: он подбросит им зловонную бомбу из асафетиды. 12 февраля 1836 года в компании со всё тем же Обеном де Гаспе вылил содержимое бутылки на горячую печь в вестибюле Палаты. Вонь поднялась такая, что все 72 депутата должны были в спешном порядке покинуть помещение Ассамблеи. К сожалению для двух заговорщиков, их видел депутат Серафим Бук. Разгорелись новые дебаты по поводу этого душистого вопроса. Естественно, обоих обвинили в «посягательстве», первого, как зачинщика, второго, как сообщника. Кстати сказать, обвинителем на этот раз выступил не кто иной, как сам Луи-Жозеф Папино, о котором мы поведём отдельный разговор.

И опять в газетах поднялся невообразимый шум. Кто называл эту шутку «тухлой», «Канадец» заявил, что это «насмешка над конституционным собранием, чьи речи отныне будут припахивать». «Друг Народа» опубликовал ироничную статью, подписанную «ГиперКритиком», псевдоним, за которым скрывался сообщник Наполеон Обен...

В предыдущей тетради мы говорили о цензуре. Представьте себе, что вся эта шумиха вокруг вони в Ассамблеи не была ничем и никем остановлена и продолжалась многие недели.

Заговорщики укрылись в поместье де Гаспе. В это время и был написан роман «Влияние книги». Какое участие принимал в нём де Гаспе отец – сказать трудно, но то, что он потом напишет в своих книгах «Былые Канадцы» и «Воспоминания» однозначно указывает на активность его участия. Он расскажет, что в то время они, отец и сын, а также их друзья и другие члены семьи много читали, декламировали, что атмосфера в доме была самая литературная. Тогда в моде были романтики, Виктор Гюго, Эжен Сю, Оноре де Бальзак, но и Вальтер Скотт  и Эдвард Бульвер-Литтон из англичан. А ещё пели старинные французские песни, а ещё устраивали пикники, ходили на охоту и рыбную ловлю, а ещё были вокруг простые люди, которые рассказывали всякую всячину. Из этой смеси романтизма и того, что они слышали и видели вокруг и возникла идея такого необычного романа, который стал бы своего рода ... литературной бомбой!

Сюжет романа – действительность поместья: в самой отдалённой его части действительно жил один чудак, на которого все показывали пальцем, потому что он занимался чем-то очень странным. Похоже, что он помешался на идее разбогатеть, подсказанной ему книгой «Секрет Малого Альбера», книгой чёрной магии и алхимии. Говорили даже, что он добыл себе высохшую руку одного шарлатана, повешенного за убийство. Из таких росказней и создал де Гаспе сын свой роман в духе тёмных готических романов. В начале 1837 года роман был завершён и автор стал искать подписчиков. Тогда это происходило именно так. Сохранилось письмо де Гаспе сына к его другу по колледжу Люису-Томасу Драмону, который к 1837 году стал адвокатом в Монреале. Оно короткое и мы приведём его целиком:

Сен-Жан-Поль-Жоли

23 февраля

Мой дорогой Драмон,

Поздравь меня, я стал автором! И как ты сразу догадался, я прошу твоего покровительства (sic!), ожидая твоего отзыва на моё творение, которое я намериваюсь опубликовать. Я не очень уверен, что письмо найдёт тебя, твой точный адрес мне не известен, но я всё равно пишу тебе в надежде, что ты окажешь мне величайшую услугу, если, пользуясь своими контактами, поможешь мне найти подписчиков на книгу, озаглавленную «Влияние книги», исторический роман Ф.-О. де Гаспе, сына. Цена – 5 шиллингов (по получении).

Как только у тебя наберётся известное количество подписчиков, дай мне знать, чтобы я мог расчитать количество экземпляров. Я очень расчитываю на тебя, мой друг, на твои связи и на твоё неустанное внимание, потому что только печать без брошюровки мне обойдётся в 64 ливра, а найти в городе (Квебек) 256 подписчиков – дело практически безнадёжное. Ты можешь оставить у себя лист подписчиков, а мне сообщить только их число. Я не могу даже посвятить несколько строк нашей былой дружбе, так я спешу. Извини меня за это. Прощай,

Твой друг до гроба

Де Гаспе.»

К несчастью, время выхода в свет книги де Гаспе младшего было выбрано не слишком удачно. По стране шли волнения, вооружённые стычки Патриотов с англичанами, бегство одних, пленение других, ссылки и 12 повешенных заслонили выход книги. Критика была не самая восторженная, упрекали де Гаспе в излишней новизне, в нестройности композиции романа, в том, что он сознательно пошёл на отход от правил классицизма и т.д. и т.п.

В вину де Гаспе поставили и пристрастие к легендам и народным сказкам, они-де не способствуют пониманию сюжета, и сам сюжет, по мнению газетных критиков, был более чем сомнительным. А церковники не задумываясь предали анафеме всё чернокнижие романа. Аббат Анри-Раймон Касгрэн, о котором мы обязательно будем говорить отдельно, потому что именно его идеи определили ход истории квебекской литературы, этот одновременно вдохновитель и цензор квебекской литературы «отредактировал» текст книги, выбросив всё, что на его взгляд было лишним и не соответствовало устоям Церкви. Тот же аббат, первый настоящий литературный критик в Квебеке, с горестью заметил в своих «Канадских воспоминаниях», что автор, де Гаспе сын, «крепко выпивал, что и сгубило его здоровье и его литературный дар».

Дальнейшая судьба де Гаспе младшего практически неизвестна. Скрываясь от правосудия, гордый юноша уехал в Галифакс, где и скончался. Тем временем были арестованы все его друзья, закрыты газеты «Друг Народа» и «Фантаск», которую редактировал Наполеон Обен. Отец его в это время находился в тюрьме, никакие ходатайства, в том числе и к приехавшему в это же время печально известному лорду Дюрхаму, ничего не дали. Противостояние Патриотов было сломлено и англичане перестали церимониться с французами. Многие оказались в ссылке, де Гаспе сын не был исключением.

В Галифаксе де Гаспе сперва преподавал в одном сиротском приюте, потом снова вернулся к журналистике, работая в газете «The Times», но чем-то заболел и умер в течение 24 часов. О чём и было извещено в той же газете. А через две недели о том же сообщили и «Институт», и «Меркурий», и «Канадец», и «Квебекская Газета». Де Гаспе отцу напишет письмо его старинный друг Томас Пайк, клерк в муниципалитете Галифакса; в этом письме он кратко и весьма деликатно расскажет о случившемся, но, увы, не укажет место захоронения автора первого квебекского романа. Можно всё же предположить, что это было кладбище при ночлежке, на месте которого сейчас находится центральная библиотека города.

Люк Лакурсьер, статью которого мы бегло пересказали здесь, в последних строках вздохнул, что, было бы неплохо повесить хотя бы мемориальную табличку на стену библиотеки, чтобы почтить память так рано ушедшего из жизни такого даровитого писателя. Что ж, вздохнём и мы с ним вместе.

Мы предлагаем вниманию читателей две выдержки из романа де Гаспе (а как было бы здорово опубликовать его целиком!, но только кто же за это возьмётся, кто этот бессребреник?).

В первой главе герою романа Аману снится сон, который многое объясняет. А последнюю главу хочется вопроизвести целиком, потому что она целиком обращена к нам, читателям, и потому, что она чрезвычайно душевна.

Филипп-Обер де Гаспе, сын

 

ВЛИЯНИЕ КНИГИ

Глава первая

АЛХИМИК

... Той ночью ему приснился сон, как будто бы он находился вблизи дневного светила, по одну сторону от которого простирался обширнейший сад, а в центре, на троне, восседал дух небесный, жестами и словом призывающий его, Амана. Пьяный от радости, Аман бросился к нему. Тот поместил Амана рядом с собой, говоря: «Без чьей-либо помощи ты проторил дорогу через тернии знаний, ты проник в глубинные секреты природы, ты постиг таинства, недоступные безразличному взгляду. Трудности не остановили тебя, разочарования не повергли в уныние. Вкуси же от плодов признания. Ты вернёшься на грешную землю, где тебя называли чудаком и мечтателем, но ты уже никогда не будешь бедным скитальцем без крова. Следуй за мной!»

Сопровождаемый небесным духом, он перешёл на тёмную половину, где узрел себя, как в зеркале червонного золота в обрамлении рубинов. И всё это принадлежало ему. И увидел он себя снова на земле, но теперь все обожали его, преклонялись перед ним и завидывали ему... Он же был счастлив!

Но утро положило конец его сладостным заблуждениям и холодная реальность напомнила нашему герою, что он один лежит на жёсткой лежанке и чуть не подыхает в своей лачуге.

-----

Глава четырнадцатая

Душа моя теперь одинока,

Устав от желаний и мук,

Блуждает в пустыне холодного рока

Мечтая, что встретится друг.

ШАРЛЬ АМАН

Супруга Амана, о которой мы ни разу не вспомнили на протяжении всей книги, потому что она никак не участвовала в событиях, описываемых нами, умерла вскоре после замужества Амелии.

Аман оказался один на всём белом свете. Подобно тщеславному студенту Балверу он мог бы укрыться в своём кабинете, предаваясь изучению поэтов и взирая с печалью на восходящее солнце, но только кабинета у него не было и не было окна, через которое он мог бы взирать

Сквозь шёлковые легчайшие занавеси...

А предавался он алхимическим опытам при свете очага в бедной хижине, в которой мы встретили его в самом начале нашего повествования, и где он всего вероятнее и умрёт, потому что, видите ли, душа его в этом самом очаге. Не обвиняйте его в безумии, хотя бы только в этом, потому что очаг – королевство иллюзий, источник мечтаний о благе и счастье. Вы все, рождённые в достатке, не уделяете ли и вы часть прелестей жизни этому созерцанию беспокойного пламени, покоясь сами в уютных креслах, отдыхая от трудов насущных? В пылающих углях видите вы фантастические картины, которых жаждет ваше воображение, чтобы восполнить то, чего не хватает вам в обыденной жизни, где правят низкие страсти и подлая нажива, то и дело сталкиваясь друг с другом. И разве не у очага юная канадка, чьё образование ещё не убило в ней живых чувств, спрашивает у себя, есть ли в этой толпе элегантных мужчин, окружающих её, найдётся ли среди них поэтическая душа, чьи струны будут вибрировать в унисон с её собственными. И, наконец, не очаг ли всегда был храмом наших воспоминаний? Что ж, пусть даже нет у него восхитительной чугунной решётки, украшающей этот алтарь в наших унылых салонах, всё равно очаг позволяет и ему вкусить то же наслаждение; ведь созерцая плавящийся металл в выемке горнила в окружении пышущих жаром углей, алхимик может забыть всю горечь своего существования.

Аман всецело отдался изучению таинств природы, ключ от которых ему дал Сен-Серан, когда говорил, что, даже разочаровавшись в поисках сопрягаемых элементов, это всё равно позволит ему, будь то ночью в лесу или на берегу реки всегда встретить понимающего и одинокого гнома (которого он помпезно может величать герольдом или геральдом), прячущегося в кустах или стенающего на камнях, которые вот-вот покроет вода прилива, которая поглотит и его самого; но это было и единственное развлечение, которое позволял себе наш алхимик, уверяющий себя, что встречает этих несчастных духов совершенно случайно.

Спокоен и постоянен

Проводил он упорные дни

В изученье веществ и их состояний,

А друзья ему – книги одни. (Лаарп)

Прошло уже несколько лет с тех пор, как автор в последний раз виделся с ним. Но по слухам он всё так же ищет свой философский камень, всё так же читает «Малого Альберта», книгу, которая решила его судьбу

А вот, кстати, один только фрагмент из тех, которые были вычеркнуты цензурой аббата Касгрэна, но сперва надо сказать, что в композиции романа есть и песни и легенды, одна из которых, о Розе Латюлюп (т.есть о Розе Тюльпановой), которую соблазнил дьявол во время танцев. Церковь танцы не приветствовала, считая их началом грехопадения. В легенде «спетой» стариком, кюре изгоняет дьявола святым крестом, но душу несчастной Розы дьявол успел-таки умыкнуть и бедная девушка вскоре умерла в монастыре, так и не замолив своего греха. И вот то, что было вымарано Касгрэном:

Когда старик закончил свою песнь, все гости выпили за его здоровье. Было уже довольно поздно и девушки хотели бы потанцевать; но ни одна не осмеливалась заикнуться на этот счёт, ни одна не знала, как сделать так, чтобы молодые люди сами захотели пуститься в пляс. Только внучка старика решила попробовать.

- Дедушка, - сказала она, - хочешь, я тоже спою песенку, хочешь?

И она начала тотчас петь о славном кюре Беранже, а когда спела вот этот куплет:

И под вечер вы, собравшись вместе,

Вдруг услышите – играет херувим,

В пляс зовёт вас скрипкою воскресной,

Так пляшите, Вас Господь благословит!,

то сейчас же и спросила:

- Дедушка, а можно и нам сделать так же, ведь это добрый кюре Беранже так сказал!

- Конечно, конечно, дитя моё! Скажите и вы, добрые мои соседи, ну, разве не разумное дитя растёт! Подойди, я тебя поцелую, Элиза!

И тотчас молодые люди перешли в соседнюю залу, где танцевали под музыку скрипки, а старшие перешли ближе к камину и их беседа была столь же оживлённой, сколь и танцы молодёжи.

ФИЛИПП-ОБЕР ДЕ ГАСПЕ, сын

(продолжение следует)