Романы исторические и приключенческие в Квебеке
(1837-1885)
II. Приключенческий роман
Традиция исторического романа, безусловно, жива и
поныне, и мы ещё поговорим о развитии жанра исторического романа в квебекской
литературе. Давайте теперь поговорим немного о приключенческой литературе в
Квебеке, которая, в противоположность историческому роману, не была избалована
благосклонным вниманием читающей публики. К ней относились настороженно и даже
с некоторым пренебрежением.
Большая Советская
Энциклопедия говорит о приключенческом (авантюрном) романе, сформировавшемся в
середине XIX века на волне романтизма и неоромантизма с характерным для них стремлением бежать от мещанской повседневности в мир
экзотики и героизма, как об особом
жанре, который отличает резкое деление персонажей на героев и злодеев,
стремительность развития действия, переменчивость и острота сюжетных ситуаций, преувеличенность переживаний, мотивы
похищения и преследования, тайны и загадки. Задача приключенческой литературы с
точки зрения составителей этой словарной статьи — не столько поучать,
анализировать или описывать реальность, сколько развлекать читателя.
В литературе
Квебека многие писатели пытались уравновесить историческую и авантюрную части
своих романов, но есть несколько примеров романов чисто приключенческих. Эти
романы публиковались большей частью в газетах и очень редко отдельной книгой.
Оно и понятно: публикация книги требовала больших затрат с неизвестным
результатом, а газетам нужны были романы, которые печатались бы из номера в
номер, чтобы заполнить страницы, когда в политике наблюдалось затишье, особенно
зимой, когда связь с Европой прерывалась на многие месяцы. Авантюрный роман сам
по себе был уже авантюрой, в которой вдохновение зачастую становилось графоманией,
сюжет высасывался из пальца, а чаще из анекдотов и криминальной хроники. Многие
газеты просто перепечатывали романы французов (Поль Феваль, Эжен Сю, Понсон дю
Террай, Александр Дюма), потому что в то время понятия об авторском праве не
существовало.
Роман Эжена Сю
«Парижские тайны» был в большой моде. В «Канадском Мониторе» появляются
«Монреальские тайны» (1855) Анри-Эмиля Шевалье, французского социалиста,
который бежал из Франции после государственного переворота 1851 года,
ликвидировавшего Вторую республику и установившему Вторую империю.
«Монреальские
тайны» Шевалье будут продолжены Гектором Бертело (1842-1895), издателем
«Настоящей (газетной) Утки» в 1879-1881 годах.
Бертело был первым квебекским
карикатуристом, насмешником-юмористом, пусть даже не таким блестящим, как
Наполеон Обэн[1],
издатель серьёзной газеты «Попюлэр» («Народная»), в которой был опубликован
первый квебекский роман «Влияние книги» (1837) де Гаспе, сына (см. «Квебекские
Тетради № 13») и юмористической газеты «Фантаск». Ирония и прекрасное владение
языком позволили Бертело из анекдотов и криминальной хроники слепить довольно
увлекательный роман, в котором было буквально всё: от описания трущоб и
притонов до муниципальной политики, от нравов полиции до размышлений
незадачливого героя романа о самоубийстве.
Затем
«Монреальские тайны» были подхвачены Огюстом Фортье и опубликованы отдельным
томом в 400 страниц (1893). Эта волна монреальских тайн имела и свой английский
эквивалент: Mysteries of Montreal Шарлотты Фюрер, прежде акушерки немецкого
происхождения, а в 1881 году ставшей авторессой, ведущей читателей по тёмным
переулкам и злачным заведениям Монреаля. Да что говорить, если даже такой
автор, как Памфиль Лё Мей, классик квебекской литературы, своим романом «Битва
душ» участвовал в «монреальских тайнах», значит жанр этот, хоть и считался
низким, шутовским, всё же был достаточно популярен среди читающей публики.
Памфиль Лё Мей, о
котором мы ещё будем говорить, как о поэте, отдал дань и историческому роману,
написав «Пикунка прόклятого» (1878), но ему больше по нраву
криминальная хроника, подобная той, которую использовал в своём романе
«Расследование преступления или Комбрей и его сообщники. Канадская хроника 1834
года» (1837) Франсуа-Реал Анжер (1820-1860). Скажем, кстати, пару слов об этом
авторе, которому на момент публикации романа исполнилось только 17 лет,
расскажем об этом типичном представителе новой франко-канадской интеллигенции,
адвокате и журналисте.
Родители Анжера
были крестьяне, но довольно зажиточные, они могли себе позволить отправить сына
учиться в малый Семинар в Квебеке. Затем он учится на адвоката, и ещё будучи
студентом публикует небольшую книжечку «Система стенографии, применительно к
английскому и французскому языкам», которая позволит ему, сразу же после принятия
его в лигу адвокатов, стать официальным корреспондентом Национальной Ассамблеи
Нижней Канады (1836), должность, которую он будет исполнять вплоть до Акта
воссоединения обеих Канад (1840). В дальнейшем он сотрудничал со многими
газетами, был соредактором специального юридического журнала.
Он дважды очень
удачно женился, что позволило ему войти в круг франко-канадской элиты;
Огюст-Реаль Анжер, приёмный сын от первого брака с Луизой-Адель Ташро (одна из
самых известных фамилий Квебека) стал видным политиком; второй его женой стала
Луиза Пане, дочь депутата Шарля Пане и племянница Филиппа Пане, судьи, и Луи
Пане, сенатора. А Вильям Чапман, о котором мы будем говорить в одном из
ближайших выпусков «Квебекских Тетрадей» был Франсуа-Реалю Анжеру племянником.
Обидно, что такой подававший надежды литератор прожил всего лишь сорок лет.
Его роман
открывается вот какой говорящей фразой:
«Летом 1834 года,
но особенно после эпидемии холеры, ближе к осени, Квебек стал театром эпидемии
ещё более страшной: грабежи, убийства, взломы домов, попрание всяческих
моральных устоев следовали одно за другим с частотой не поддающейся
воображению, ввергая в страх все слои общества. Никогда прежде подобные
преступления не были столь циничны и безнаказанны в обществе сравнительно
немногочисленном, чья мораль вошла в поговорку.»
Замечательно, что
роман Анжера появился на несколько недель прежде романа де Гаспе, сына,
«Влияние книги» (1837), но не стал «первым квебекским романом», потому что
автор и не скрывал, что хроника его вся почерпнута из газет, однако же интрига
и диалоги, портреты и мысли персонажей и некоторые их действия однозначно
придуманы самим Анжером. Он рассказывает действительную историю Шарля Шамбера
(Камбрей – в его романе) и Жоржа Уотерворса, двух бандитов из шайки, известной
под именем «Разбойники из Кап-Руж», которые в конце концов осмелились даже
ограбить Капеллу конгрегации Нотр-Дам в Квебеке, унеся всю серебряную утварь,
служившую для самых значительных месс, что было чудовищным святотатством. Анжер
с первых же глав говорит обо всех преступлениях шайки и затем пытается
восстановить причины всех совершённых злодеяний. И всё это по материалам
следствия.
История эта
настолько ужасающая, что автор сразу предупреждает: «История преступлений сама
по себе может только угнетать воображение и вызывать отвращение, если пишется
она не с филантропической целью пробудить сочувствие к жалким условиям жизни
иных людей, чья безудержная страстность вовлекает их в пучины порока. Наша цель
– не столько удовлетворить любопытство читателей, которое всегда связано с
приключениями, тем более со столь необыкновенными и страшными, сколько
поставить моральные вопросы и тем самым пробудить общественное мнение.»
В конце романа
читатель видит злоумышленников за решёткой, видит, как они готовят побег, как
изменяются их отношения, когда Уотерворс
становится стукачом и выдаёт всех и вся. Камбрея ждёт виселица, но в последний
момент повешение заменяется пожизненной ссылкой в Австралию, без права возвращения.
Этот псевдороман
претендовал стать фундаментальным исследованием преступности, вернее душ
преступников. Уотерворс оказался втянутым в преступление по слабости характера,
он всецело был подчинён Камбрею. А Камбрей – бедняк, у которого, кроме разбоя,
не было иных средств, чтобы проявить себя. И он стал разбойником, чтобы
доказать, что он что-нибудь да стоит. Он не был глубоко верующим человеком и
потому постепенно из вора превратился в убийцу. У него не было угрызений
совести, но автор замечает, что у него и не могло быть раскаяния, потому что
тогдашняя система правосудия не допускала и мысли о том, что преступник может
каким-то образом реабилитировать себя. Он справедливо считал тюрьму настоящей
школой для преступников.
Кстати сказать,
Франсуа-Реаль Анжер был не единственным, кто поведал миру о деяниях банды из
Кап-Руж. О том же писали и Эжен Л’Еквийе в романе «Дочь бандита», и Альфонс
Ганьон в «Женевьеве», и Луи Фрешетт в «Тайных воспоминаниях».
Памфиль Лё Мей
тоже пишет в духе этюдов на тему нравов, при этом его моральный кодекс
безупречен, хотя и этот классик квебекской литературы не может избегнуть
стереотипов, свойственных романам, печатающимся в газетах из номера в номер. В
этом смысле его роман с продолжениями «Дело Сугрэна» (1884) весьма показателен.
Он выхватывает текущие события, чтобы продолжать рассказ о приключениях молодой
канадки французского происхождения Эльмиры Оде из округа Портнёф и
пятидесятилетнего индейца Сугрэна из племени Абенаки, которого подозревают в
убийстве его жены. Расследование, и это – исторический факт, ещё не было
завершено, а Лё Мей уже опубликовал роман, в котором индеец оправдан. В полотно
романа включены микроистории, так или иначе затрагивающие основной сюжет;
подобными историями изобиловали тогдашние газеты. Автор переносит повествование
на двадцать три года вперёд. Эльмира Оде стала богатой мадам Д’Ошерон, она
ведёт светскую жизнь и хочет выдать свою приёмную дочь за подающего надежды
молодого министра. Её планы разрушит возвращение Сугрэна, он же Немой Язык, и
свидетельство метиса Пьера Леруае по прозвищу Длинные Волосы. Арест, новый
процесс, оправдание Сугрэна перевернёт всё с ног на голову. Экзотическая фигура
индейца предстаёт в романе в двух испостасях: Сугрэн – несчастное создание, всё
во власти инстинктов, и цивилизованный и зажиточный Леруае, наполовину сиу,
наполовину мудрец.
Остановимся
подробней на одном из ключевых романов того времени «Дочь бандита» (1844) Эжена
Л’Еквийе. Почему его можно назвать ключевым? Да потому, что вопреки всем
атрибутам романтизма авантюрного романа и его клише (коралловые уста, эбеновые
волосы, беломраморная шея, описания природы, соответсвующие моменту и т.д.),
это произведение несёт на себе печать общественной морали и католической веры,
устои которых довлеют над характерами персонажей и всецело их определяют.
Обратимся к
тексту, к интриге романа, одновременно довольно сложной и возвышенной:
Трое друзей,
Стефан, Эмиль и Анри, застигнуты грозой. Они находят убежище в
малопривлекательной харчевне, которую содержит Мадам Ля Труп (ничего общего со
словом «труп», просто совпадение
звучания). В харчевне находятся также Мэтр Жак, личность сомнительная, и
Эльмина, считающая Жака своим отцом. Стефан и Эльмина мгновенно влюбляются друг
в друга, что, конечно тоже в духе авантюрного романа, но Стефану важно узнать
происхождение Эльмины, ведь иначе его знатные родители не согласятся на брак с
ней. Эмиль, в некотором смысле здравомыслящий двойник Стефана, говорит с
мелкобуржуазным душком и отнюдь не пылко-романтично: «Я предпочёл бы оставить
девицу, как бы не был я в неё влюблён,
чтобы только сохранить добрые отношения со своим отцом.» Отец в данном
случае – не конкретная фигура, а символ общественной морали и никакой
псевдоромантизм не может устранить его.
Мадам Ля Труп –
дама благородного происхожения, но практически нищая, живёт ради дочери и
содержит своё заведение на деньги Мэтра Жака. Она таким образом невольная
сообщница Жака, который оказывается главарём шайки бандитов из Кап Руж (той
самой!), держащей в страхе весь Квебек. Пока Стефан пытается выведать тайну
происхождения Эльмины, Жак, её опекун, получает письмо от её настоящего отца,
барона Луи де Лорье. Жак, который имел виды на Эльмину, решает её похитить с
помощью Мориса, честного, но слабого человека, у которого Эльмина жила, пока
Жак куда-то исчезал на неделю-другую. Подручные Жака разыгрывают похищение
Эльмины. Жак раскрывает перед ней свои карты, говоря, что он не отец ей, а
только опекун, что отец её умер и что он просит её руки. Чистая и честная
Эльмина, которую в этот момент насильно содержат в тайном гроте разбойников,
возмущена до глубины души. Она влюблена в Стефана и будет ему верна! Угрозы и
шантаж не властны над ней!
Морис, мучимый
угрызениями совести, рассказывает обо всём Стефану и только что объявившемуся
де Лорье, который оказывается другом отца Стефана. Вместе им удаётся освободить
Эльмину. Морис прощён, мадам Ля Труп и её дочь – тоже. Порок наказан – Жак
утопился, правда, без раскаянья. Стефан и Эльмина должны пожениться, что можно
было предвидеть, разумеется!
Мы, конечно,
значительно упростили повествование, оставив только хребет. Текст романа
пестрит всякого рода совпадениями, случайностями и непредвиденными событиями,
позволявшими сохранять из номера в номер накал повествования. Нам важнее
проследить, как гаснет романтическая любовь, как подменяется обыденностью её
противостояние общепринятым моральным нормам, как в конечном итоге она
вписывается в предписания католической церкви. Один только эпизод хотим мы
привести в доказательство этого утверждения:
-
Ещё
не поздно, Эльмина, - сказал Мэтр Жак тоном и нежным и угрожающим одновременно,
- Вы продолжаете упорствовать?
В ответ Эльмина
только презрительно и с вызовом взглянула на него.
Мэтр Жак вышел,
скрежеща зубами и кляня всё, на чём свет стоит.
Вскоре девушки[2]
услышали над сводом пещеры глухой звук шагов, разбойники закрывали все
входы-выходы; через десять минут они оказались в кромешной темноте.
Тогда они встали
на колени и обратили к Всевышнему молитву пленников, после чего обе заснули и
Эльмире привиделся ангел, который в сиянии огня сошёл к ним. От этого огня в
пещере стало светлым-светло.
И ангел сказал
им: «Пленные девственницы, Господь услышал ваши молитвы; и дух вашего
благочестия поднялся выше небесных туч, достигнув подножия трона Иисуса Христа
подобно фимиаму мирры. И Господь, низойдя взором на Землю, произнёс слова, от
которых возрадовался сонм ангелов: «Благословенны девственницы Канады,
стенающие в заточении, но благоверные и истинноверные.»»
И небесный хор
повторил: «Благословенны девственницы Канады, стенающие в заточении, но
благоверные и истинноверные.» Тогда же она услышала одновременно и арфу Давида,
и пение ангелов.
И ангел,
молитвенно соединив руки, тотчас развёл их в стороны, отчего пещера открылась и
Эльмина увидела своего отца и своего возлюбленного, которые вместе протянули ей
руки.
А ангел вознёсся
в небо и пение ангелов усилилось. Затем на лужайке воздвигся алтарь и священник
благословил её союз со Стефаном!
Затем вдали она
увидела плаху, всю в крови. Она отворотила взгляд от прошлого и устремила его в
будущее, которое предстало перед ней исполненное благости и счастья.
Потом всё
исчезло, видение померкло, и Эльмина заснула глубоко.»
Итак, мы
утверждаем, что на этом весь романтизм истории любви Эльмины и Стефана
заканчивается. Это отнюдь не история Ромео и Джульетты, в которой любовь
торжествует над условностями общества, пусть даже ценой смерти (тем
романтичней!). Здесь представлены идеальные любовники, которые внешне
противятся условностям, но между тем Стефан наводит справки и прекращает поиски
Эльмины, узнав о её сомнительном происхождении, Эльмина самым свирепым образом
отвергает того, кто многие годы заботился о ней, как только узнаёт, что Жак ей
не отец, а (о, стыд и позор!) разбойник. Романтичная Эльмина не может
представить своё счастье вне общества и, естественно, она стремится попасть в
высшее общество. Вот это стремление и противоречит всем канонам романтизма.
Взять хотя бы для примера роман Бальзака «Аннет и преступник». А что можно
сказать о свадьбе, обговорённой родителями обеих сторон, тем более, что отец
Эльмины сам сводит с ней Стефана.
Таким образом,
«Дочь разбойника» роман приключенческий, но без романтизма, а, следовательно,
роман весьма и весьма в духе эпохи и даже «ключевой», потому что внешние
атрибуты его не в силах заслонить его христианской, церковной, глубоко
моральной сущности. Мы потому и выбрали именно этот роман, как наиболее
характерный, ранний, на который потом будут равняться другие. Возможно потому
приключенческий роман в Квебеке не нашёл настоящего отклика, что авторы не
могли, не умели, не имели права выйти за пределы дозволенной морали.
Мы завершим
рассказ о приключенческом романе в Квебеке произведением, которое приветствовал
аббат Касгрэн, первый квебекский литературный критик, и рекомендовал его для
изучения в школе.
Речь идёт о романе Пьера Буше де Бушервиля (1814-1894) «Одну
потерял, а две нашёл» (1849); это действительно один из самых увлекательных и
самых длинных из приключенческих романов того времени. Роман этот сложный, со
множеством персонажей, в том числе и исторических (Шенье, Госфор), с
размышлениями политического характера (об аболиционизме, о повстанческом
движении) и с авантюрными пиратскими рассказами.
Первая часть
романа происходит в Луизиане, в 1836 году; Пьер де Сен-Люк, храбрый капитан
«Зефира», победитель ужасного пирата Кабрера, получает от Альфонса Менье,
негоцианта, который его воспитал, в наследство величайшее состояние.
Разумеется, претендентов на миллионы довольно и, чтобы Сен-Люк не получил
законных денег, семья Коко-Летар с помощью доктора Ривара, настоящего Тартюфа,
и юриста Плюшона плетут интригу, вовлекая в неё всё новых персонажей. Трим,
верный раб, вызволяет Сен-Люка из ловушки, спасая своего господина от верной
смерти, он же узнаёт о поддельных документах. Раб оказывается в высшей степени
симпатичным персонажем и настоящим другом. Выкранное им настоящее завещание
открывает и тайну происхождения Сен-Люка: он оказывается сыном Менье и Элеоноры
де Монтур; она была выдана её отцом насильно замуж и узнав, что Менье умер,
Элеонора решила перекроить наново свою жизнь и уехала в Квебек.
Такая развязка
позволяет перейти ко второй части: Сен-Люк отправляется в Канаду на поиски
своей матери. Эти поиски переплетаются с любовной интригой. Сен-Люк влюбляется
в Клариссу, племянницу Госфора (губернатора Нижней Канады); Сен-Люк героически
защитил её жизнь во время морского сражения; всё это происходит на фоне
исторических событий 1837 года, в которых он принимает участие, помогая
скрыться одному из Патриотов, преследуемых армией.
Молодой человек
находит свою мать при смерти; она жила под именем Сен-Дизье и вот – умерла; с
её дочерьми, Азиль и Эрминой, он сдружился и они-то и оказываются теми самыми
«двумя», которые нашлись вместо одной – матери Сен-Люка.
В эпилоге всё,
как в сказке: Сен-Люк женат на Клариссе, у них ребёнок, доктор Ривар получил по
заслугам, он разорён и обезображен, и даже пират Габрера искупил свою вину,
вернулся в Испанию и женился на своей невесте, получив обратно титул и
состояние.
В январе 1851
года Буше де Бушервиль опубликовал в «Альбоме Минервы» написанный от первого
лица рассказ «История Трима» о восстании рабов в Луизиане, который в дополнение
к роману подтвердил то, что было прежде завуалировано – позицию автора в пользу
освобождения рабов.
Из всех
квебекских романов середины 19 века только два выходят за пределы Квебека –
роман Жозефа Дутра «Женихи 1812 года», о котором мы говорили в предыдущем
выпуске «Квебекских Тетрадей», и роман де Бушервиля. Бушервиль был арестован в
1837 году по обвинению в предательстве родины, будучи одним из «Сыновей
Свободы», и отпущен под честное слово. Он предпочёл уехать подальше и почти
десять лет провёл в Луизиане, а когда вернулся в 1846 году, в его багаже были
философские и социальные идеи, нашедшие своё воплощение в романе.
В романе де
Бушервиля есть всё: классическая история пиратов, и заговор злоумышленников, и
восстание рабов, и неоднозначная интерпретация событий, связанных с Патриотами,
и любовная интрига, и неожиданные повороты судьбы, преданность друзей,
возмездие. Повествование описывает батальные сцены и лирические пейзажи. По
сути – это три романа связанных воедино. Конечно, порой читатель теряет связь
между частями романа, возникает ощущение, что полотно романа составлено из
лоскутов, но всё же – это исключительный пример настоящего приключенческого
романа.
Я выбрал для
иллюстрации одну только «пиратскую» сцену...
« Ура, ребятки! –
закричал капитан, - А теперь – вперёд! В атаку!»
И матросы
«Зефира» бросились на бак; капитан приказал поджечь спирт в большом котле и
огромное пламя взметнулось над водами, озаряя всё кругом. Началась ужасная
давка. Пираты лезли по швартовым, цепляясь друг другу за плечи, они кидали свои
кошки на снасти и ползли по верёвкам повсюду. Голос Кабрера, их главаря Антонио
Кабрера, гремел и воодушевлял пиратов. Вот он уже на баке с десятком своих, вот
они теснят защитников, пока остальные пираты берут судно на абордаж.
Неразбериха среди пиратов полная! Бьются врукопашную, бьются наотмашь,
остервенело, падают, и вскакивают, и падают опять. Пистолеты разряжены, они
идут в дело, как кастеты. От крови палуба стала скользкой. Вот уже все пираты
на борту «Зефира», им слишком тесно на баке. Защитникам «Зефира» приходится
туго, пираты теснят их к юту. Голубоватое спиртовое пламя, горящее в котле
бросает мертвенные отблески на лица, измазанные порохом и кровью. Пираты
напирают тесной массой и давят на зефирцев, которые отступают шаг за шагом, но
сохраняют ещё боевой порядок.
Капитан Пьер не с
ними, он на юте, на вахтенном мостке, в его руке рупор. Он хладнокровно смотрит
на ревущую битву на носу корабля.
Он видит, что
зефирцы понемногу отступают; но он ничего не боится, он знает, что так и должно
быть, что его матросы выполняют его приказ и ведут пиратов туда, где они
окажутся под обстрелом двух пушек, заряженных картечью. Вот они уже на уровне
бизань-мачты, вот они выстреливают их последних пистолетов; пираты чуют подвох,
но не понимают в чём дело. Они сбились в тесную кучу.
«Ложись! – кричит
капитан в рупор и тут же – Огонь!»
Обе пушки
выпаливают одновременно, простреливая палубу по всей длине на уровне груди.
Картечь косит пиратов, оставшихся стоять. Те, что не упали замертво, отступили
к бушприту, готовясь прыгнуть в шлюпки, но Кабрера останавливает их своим
громовым голосом:
«Убью всех, кто
отступит! – ревёт он, - Вперёд! За мной!»
И он снова ведёт
за собой своих. На этот раз Пьер уже в первых рядах бравых зефирцев. Их сабли
со свистом секут направо и налево, сеят смерть среди пиратов. Кабрера узнал
Пьера, на него направил он всю свою ярость, всю свою ненависть. Он рвётся
вперёд, пытаясь достичь его. Тщетно!
Напрасно он рубит саблей, давка такая, что ему не добраться до того,
кого он хотел бы скрутить в бараний рог.»
Кстати было бы
сказать, что Пьер-Жорж Буше де Бушервиль считается и зачинателем
фантастического рассказа в Квебеке, о чём мы поговорим в следующем номере
«Квебекских Тетрадей»
No comments:
Post a Comment