Народная песня в Квебеке
Мы говорим теперь о периоде после завоевания Новой
Франции, о периоде английского владычества, когда 88% франкоязычного населения
Нижней Канады проживало в деревнях. Учитывая, что в городах было много
англоязычного люда, то процент деревенского франкоязычия вырастает ещё больше.
В то время образование было практически на нуле, грамотных людей в деревнях
было раз-два и обчёлся. Поэтому говорить о письменной литературе той поры
просто не приходится. Мы посвятили три номера Квебекских Тетрадей легендам и
сказкам Квебека. На этот раз речь пойдёт о народной песне, ещё одной
составляющей устной народной традиции.
В предыдущих
тетрадях мы упоминали о Хьюстоне, первом, кто собрал литературный «национальный
репертуар», т.е. всё, что было создано последовательно в Новой Франции, Нижней
Канаде и провинции Квебек. Хьюстон понимал, что фольклор является составной
частью литературы и поэтому включил в свой реестр две народные песни, одну
традиционно французскую, но на квебекский лад, другую – чисто квебекскую: «У
чистого источника» и «Да здравствует канадка». Относительно первой он
заблуждался, утверждая, что «автор этой простой и нежной песни неизвестен (sic!), но, похоже, что сочинена эта песня была
первыми переселенцами, несчастными в любви и поэтами в душе и в мыслях, хотя
они и не знали законов поэзии и не были знакомы с рифмами».
Мариус Барбо, о
котором мы также упоминали, как о первом собирателе квебекского фольклора,
опубликовал «У чистого источника». В своей анотации Барбо пишет: «Её привезли
первые колонисты в семнадцатом веке, она была свидетельницей их приключений, их
тягот и забот. Её ритм помогал строить жилища, выкорчёвывать лес, возделывать
землю. Её пели в хлеву и дома, в поле за трудами и на отдыхе, в кругу семьи,
среди друзей.»
Вторая песня «Да
здравствует канадка» по мнению обоих авторов была создана на берегах реки
Святого Лаврентия, но «мелодия её и самый дух, - по мнению Барбо, - чисто
французские». Интересно мнение музыковеда Маргериты Беклар д’Аркур, считавшей,
что, в рассматриваемую нами эпоху, Квебек был полностью изолирован от Франции и
потому сохранил в удивительной чистоте французскую песенную традицию: «Сколь
волнительно бывает найти в деревнях долины реки Святого Лаврентия или в Гаспези
норманские, вендеенские, пуатевенские или сентонженские песни во всей их
чистоте, с нисколько не изменёнными словами и мелодикой, благодаря традиции
более верной, чем та, что существует ныне во Франции».
Из сокровищницы
французской песни в Америке, из всего многообразия вариантов можно выделить
несколько, чьи названия весьма характерны и красноречивы: Вдаль по прекрасному морю; Я встаю на рассвете; Ласточка – любви
посланница; Жаворонок в полдень пел; По свежему ветерку; На вершине холма;
Страсти Христа; Святая Богородица с распущенными волосами; Король Рено;
Соловейчик-дикарёк; Как во роще соловей.
Хочется отдельно
выделить две особенности народной песни в Квебеке – это чрезвычайно
распространённые песни-ответ (chansons à réponse), когда то, что
поёт ведущий, повторяется, подхватывается остальными, но в этом, как мне
кажется, ничего особенно отличного от песен других стран нет; и знаменитый
квебекский тюрлют (пение жаворонка), особый способ петь иногда осмысленный
текст, иногда просто набор звуков (не у каждого получится). Признаюсь, в этой
области я не специалист и на абсолютное мнение не претендую.
Если в квебекских
деревнях песня действительно процветала в 18 и 19 веках, то связано это было не
только с французской традицией, но и с реалиями народного быта. Возникали новые
песни, о которых Барбо говорит, что «они обычно были корявыми, потому что
сочинители не были профессионалами, но они знали много превосходных, мелодичных
традиционных песен и, создавая свои, ориентировались на эти непревзойдённые
народные шедевры. Песен создавалось столько, что в их массе находились и
эмоционально грубокие, правдивые, звучащие чрезвычайно искренне, которые потом
совершенствовались...» В числе таких песен Барбо называет Жалобу скитальца по лесам; Пока я шёл своей дорогой; Вечеринка у Буле;
Высылайте вперёд наших людей и Сплавщики.
Мы постараемся,
по мере сил, перевести некоторые из этих текстов на русский. Дело это очень не
простое, но не Боги горшки обжигают. Вот «Жалоба скитальца по лесам», о которой
Барбо писал, что нет песни более канадской; она далеко не шедевр, но пелась она
от всего сердца.
Шестого мая, в
прошлый год
Я подрядился для
работ (bis),
Дорога длинная
была,
Была бы длинною
деньга,
Среди лесов
дикарских.
Зима не кончится
ни в жисть,
Мне сердце кажет,
не божись,
Но зиму как мне
пережить?
Как обороть
мытарства?
И что утешит
сердце мне?
С водою талой по
весне
Я к милой двину
стороне,
Из сумрачного
царства.
Пришла зелёная
весна,
Подули ветры в
паруса,
Пора бы и в
дорогу,
Увижу скоро наш
приход,
Забуду хоровод
невзгод,
Как обниму зазнобу.
Кто эту песню
запевал?
Мальчонка был
здоров-удал,
И пел он во всё
горло.
Он пел и лодкой
правил он,
Прощай, дикарский
небосклон,
Прощай и лес со
всех сторон,
Прощай артель,
второй мой дом,
Прощай, нужда, я
говорю
«Благодарю
покорно!»
Некоторые легенды
стали народными песнями, что не удивительно. Ведь «спеть» проще, чем
рассказать. Вот, например, легенда о Кадьё, герой которой, Жан Кадьё,
действительно существовал. Он родился в Монреале 12 марта 1671 года, а умер в
мае 1709. Его трагическая кончина стала легендарной благодаря посланию, которое
он оставил по себе, накарябав его на бересте.
Был он лесным
скитальцем, торговал пушниной, перекупая её у индейцев. Есть такое местечко,
Семь Водопадов, и остров на реке, тропа к острову, позволяющая перенести лодку,
поэтому лодки и делались лёгкими, из бересты, залитой резиной из смолы сосен.
Там, где река была слишком бурной для лодок, лодки переносили по берегу. Тропы
эти охранялись. Кадьё на острове ждал появления лодок индейцев утауэ. И увидел
он, что лодки дружественных французам индейцев настигают лодки кровожадных
ирокезов. Если настигнут, но никакой пушнины ему и его приятелям не видать. С
воином из племени утауэ Кадьё стал стрелять по лодкам ирокезов, перебегая с
одного места на другое, чтобы ирокезы подумали, что стреляющих много. Так и
случилось, что ирокезы высадились на остров, а лодки индейцев Утауэ помчались
прямиком в стремнину. Тут уж было не до остановок, чтобы переносить лодки
берегом.
Индейца утауэ
ирокезы прикончили, а Кадьё спрятался и его не нашли. Но он был смертельно
ранен. Когда пришли за ним его приятели, ушедшие от погони и чудом уцелевшие на
порогах Семи Водопадов, Кадьё уже умер, но на груди его лежал куски бересты и
на них – рассказ о том, что произошло. Кстати, счастливое прохождение порогов
Семи Водопадов, когда никто не погиб в водоворотах, связано с другой легендой,
белой Богородицы. Но сейчас не об этом.
Вот песня «Жалоба
Кадьё»:
Один я был в
лесах, невзгодам нет числа,
Но думал я о вас,
судьбина вечно зла,
Вы утонули все
иль всех вас взяли в плен,
Родимые друзья,
не ждать мне перемен.
Однажды я ушёл
проверить, что в силках;
Вернулся, вот
беда, я знал наверняка,
Индеец ирокез
спалил моё жильё,
От всякого добра
остался уголёк.
Я прятался в
лесу, я думал – западня,
Казалось, что,
подлец, он поджидал меня.
Но тут заметил я
троих из наших, стой!
На сердце у меня
был праздник дорогой.
Но сил бежать им
вслед уж не было совсем.
Я принялся
кричать, но голос мой осел!
Что делать?
Помоги, господь мой, дай мне сил!
Вот я опять один,
проси хоть не проси!
Голодный рыскал
волк вокруг сгоревших стен,
Надеялся загрызть
меня он в темноте,
Но я ему сказал:
Вали, друг, пока цел,
Я взял своё
ружьё, и волка – на прицел!
И ворон чёрный
вдруг уселся на суку;
«Что кличешь,
чёрт, поди, ты на своём веку,
Попробовал не раз
ты человечью плоть!
Поди, изыди, бес.
Спаси меня, Господь!»
Я ворону сказал:
«Лети на запад, бес!
Найдёшь полно
трупья проклятых ирокез.
Ну, а меня
оставь, дай мне пожить чуток,
Тебе достанусь я,
поверь, всему свой срок!»
Под ночь пел
соловей... Сказал ему: «Лети,
И суженой моей ты
передай «прости»,
Скажи, что
сохранил ей верность до конца,
И что теперь она
свободна от венца (...)»
Просто
удивительно, насколько похожи народные квебекские песни на русские. Все эти волки,
вОроны, «враги сожгли родную хату» и просьба передать милой, что она может
полюбить кого-нибудь ещё. Впрочем, что ж тут особенно удивительного. Не знаю
наверняка, но предполагаю, что сравнительная диссертация на темы, затрагиваемые
в произведениях северных народов, уже написана.
Интересно было бы
сравнить и музыкальный строй квебекских и русских баллад, но тут я совсем не
специалист. Каюсь, mea culpa. Но я слушал много вариантов квебекских народных песен и почти уверен, что
и тут есть много общего. Но вот песня-ответ, да ещё такая энергичная,
напористая, жёсткая, как песня Сплавщиков, в которой каждая строчка повторяется
дважды, что и создаёт собственно песню, т.е. определяет её строй и ритм, les Raftsmen, определённо – предтеча рэпа. В переводе этой песни следует прочитывать
два раза первую строку, затем вторую и припев, два раза третью строку,
четвёртую и припев, и т.д.
1.
Куда
вы, сплавщики, пошли (bis)
2.
Да в
Утауэ они пошли
припев:
Дзыньг в рельсу
бей,
Дорогу сплавщикам
скорей!
Дзыньг в рельсу
бей звончей!
3.
В
пирогу влезла вся артель (bis)
4.
Гребите,
братцы, подружней
припев
5.
И вот
на вырубке они (bis)
6.
На
топорища топоры
припев
7.
Они
играли кто-кого (bis)
8.
Валили
лес, к бревну бревно
припев
9.
А
чтобы сил себе вернуть (bis)
10.
С
бобами сало навернуть
припев
11.
Наевшись,
надо покурить, (bis)
12.
Чтоб
дать желудку проварить
припев
13.
Когда
закончится возня (bis)
14.
В
карманах деньги зазвенят
припев
15.
Тогда
мы свяжем крепкий плот (bis)
16.
И он
домой нас отнесёт
припев
17.
С
деньгами можно вольно жить (bis)
18.
Девчонок
можно покружить
припев
19.
Зайдём
в знакомый кабачок (bis)
20.
И
выпьем мы на посошок
Дзыньг в рельсу
бей,
Дорогу сплавщикам
скорей!
Дзыньг в рельсу
бей звончей!
В той же
категории весёлых откровений, криков свободы и песен сорвиголов в той или иной
мере вдохновенных старинными французскими застольными песнями «Канадцы, братцы,
не дураки, без стопки жить им не с руки...», а излюбленной песней той эпохи
стала вот эта:
Дети нашенских
детей
Своих дедов
помянут:
То-то жизнь они
вели,
Нам – господь не
приведи!
Наливай дружок
вина,
Наливай, да
выпьем.
Чашу полную
сполна
Мы с тобою
выпьем!
Пелось это на
манер частушек, и куплетов этих было великое множество на любые темы. Пели об
англичанах, об индейцах и о священниках, о неверных жёнах и о злобных тёщах,
пели об опоросившейся свинье и об урожае, короче, обо всём, что только было в
жизни.
Ещё немного о периодизации в литературе Квебека
Я ничего не выдумываю, это не в моих интересах. Например, периодизация
истории литературы, что признаётся многими авторами, не может быть оторвана от
социально-экономического и политического контекста. Литература, следовательно,
рассматривается, как часть социальной и политической жизни и обусловлена она
экономическим положением страны (и её писателей, разумеется). И всё-таки авторы
последней Истории литературы Квебека, уважаемые мною Мишель Бирон,
Франсуа Дюмон и Элизабет Нарду-Лафарж (у которой я был в учениках), учитывая
вышеназванные факторы периодизации, обращают особое внимание на «эстетические
каноны» в создании художественных произведений.
Всего они выделяют пять основных периодов:
-
начало и конец Новой Франции на американском
континенте (1534-1763) – от первого путешествия Жака Картье до подписания
парижского договора между Францией, Англией и Португалией, завершившим
семилетнюю войну. По этому договору Канада переходила во владения Англии. В том же году было
учреждено гражданское управление : правительство Провинцими Квебек. В
эту эпоху всё, что можно с большей или меньшей степенью уверенности определить
как «литература Новой Франции», всё было ориентировано на Старую Францию,
записки путешественников и церковные реляции, этнографические наблюдения и
начало фольклора...
-
второй период понимается, как период национального
становления (1763-1895). Это общее направление творчества большинства тогдашних
писателей Квебека. Во главу угла ставится журналистика. Газеты были основным
носителем литературы. Ораторское искусство также находит своё воплощение в
печатных листках. Стоит упомянуть также открытие университета Мак Гилл (1829),
канадского Института в Монреале (1844) и в Квебеке (1847), лавальского университета опять же в Квебеке (1852) и его филиала в
Монреале, который станет Монреальским университетом (1876). Надо полагать, что
ориентация литературного производства изменилась. Центром внимания становится
внутренний литературный рынок.
-
1895 год знаменует основание Литературной школы в
Монреале и размежевание литераторов на «регионалистов» и «экзотистов». Одни
видели в Квебеке национальное своеобразие, другие – исключительно экзотику.
Этот третий период разделяется на два подпериода: до 1930 – новое и
исключительное влияние Парижа на интеллектуальную среду Квебека (Франция снова
вошла в моду) и от 1930 до окончания второй мировой войны – подпериод
исполненный пессимизма, неверия в самодостаточность Квебека.
-
Но всё меняется, оптимизм приходит на смену довоенному и
военному упадку. Возникает идея создания национальной (и, следовательно,
самобытной) литературы. Теперь уже в три этапа: до 1960 года литература
пытается добиться автономии, прежде всего от Франции, а затем уже становится
самодовлеющим эстетическим направлением, которое нуждается в материальной базе
для самостоятельного развития. И оно её
находит в 1960-1970 – годы, когда литература Квебека завоёвывает себе место в
общественной жизни провинции (всё та же знаменитая тихая революция). И ещё одно
десятилетие до 1980 года проходит под знаком авангарда.
-
Последний из рассматриваемых периодов (от 1980 до наших
дней) – определяется авторами как период децентрализации, плюрализма и
феноменальной экспансии литературной продукции (в том числе индивидуализм, как
проявление крайнего негативизма).
Отчего же мне не согласиться с данной периодизацией? Почему не продолжить
мой рассказ о литературе Квебека, основываясь на этой пятичастной композиции?
Части эти будут разновеликие: первая – довольно куцей, только чтобы не забыть о
корнях, вторая – пёстрой, как пестрит разнообразием журналистика, третья –
классической, со всем моим пиететом, четвёртая – сумбурная, чего и ждать от
распутицы, и пятая – вовсе несуразная, потому как все тянут одеяло на себя. Но
шутки в сторону. Выбор произведений всецело на совести авторов этой последней
по времени выхода в свет и наиболее полной и обширной Истории квебекской литературы (Бореаль,
2007). Замечу ещё, что с этой периодизацией в общем и целом согласны авторы
всех учебников и антологий квебекской литературы.
Таким образом, ближайшие номера наших Квебекских Тетрадей будут посвящены
второму периоду литературы Квебека – периоду национального становления, периоду
журналистики и ораторского искусства, что не помешает нам поговорить об
отдельных авторах, поэтах и романистах, этого периода.
No comments:
Post a Comment